Послевоенное детство. Заканчивался учебный год, и я ехала к бабушке. Поезд подходил к станции Полотняный завод, и я с мамой и с вещичками должна была идти пешком до нашей деревни с милым названием Травкино. И вот мы проходим мимо разрушающихся построек самого Полотняного завода, мимо бывшей усадьбы Гончаровых, окаймленной деревьями. Красивое место, но забытое историей. В то время было не до него. Это потом о нем вспомнят, как о святыне, где ступала нога величайшего из поэтов, и где он с трепещущим сердцем делал предложение красавице Гончаровой - "чистейшей прелести чистейший образец". А сейчас, пройдя по пыльным улицам, минуя последний дом и не задумываясь об истории, я оказалась на широких русских просторах. Идти надо было двадцать километров.
И, может быть, потому что далеко, а может быть, само место все-таки давало неосознанный толчок, но в такт моим некрупным шагам я вдруг начала:
|
У Лукоморья дуб зеленый, |
Ветерок развевал мое ситцевое платьице и длинные косы, и косы мои отбивали такт:
|
Там ступа с Бабою Ягой |
И вот мы шагаем, а вокруг поля и луга, и бабочки вьются вокруг нас; и уже я вторю маме:
|
В слезах отчаянья Людмила |
Гудели пчелы, и аромат цветов был такой, что от него кружилась голова, и забыть его я уже не смогла всю жизнь.
Но вон и одинокое раскидистое дерево – это моя примета – теперь уже близко. А мама тем временем продолжает:
|
Руслан летит к Людмиле спящей, |
Ну, наконец-то, последняя подгорка и в горку я почти бегу, хотя сил уже никаких нет. То ли помог Пушкин, то ли радость от конца пути и встречи с моей милой бабушкой, в доме которой пахло хлебом, медом, ягодами и чем-то еще необъяснимым и родным. Бабушка ахает, всплескивает руками и роняет их на фартук, мы обнимаемся. Я достаю скромные гостинцы: пряники, сухари, конфеты и всякую нехитрость тех бедных лет. А окна облепили любопытные мордашки: из соседних домов, их я тоже угощаю. И начинается мое деревенское лето.
| МОЛ, №9-10 , 2001 |