Я хорошо знал Губанова лично. То, как он читал свои стихи — потрясало до самых первоистоков вашего существования. Думаю, по мощи воздействия это было сравнимо с тем ошеломлением, когда читали свои стихи Есенин и Маяковский. Я не случайно назвал эти великие имена: еще при жизни Губанова многие говорили, что его поэзия совмещает в себе черты творчества и Есенина, и Маяковского — таких разных. Это сочетание казалось всегда ошарашивающей чертой стихов Леонида Губанова. Но было в них и иное: презрение к логике (все же существующей в поэзии) и выход его поэзии благодаря этим качествам на уровень «поэзии безумия »,точнее «поэзии священного безумия »,как это определяли древние. Да, это был и авангард, и есенинская надрывность, и «священное безумие »,и потайной смысл...
Для коммунистического существования все это, конечно, неприемлемо. Но какое дело поэзии и искусству вообще до всего, что вне его? Литература развивается по законам, далеким от бюрократии, и культура — дело вечное… Рукописи не горят — и история культуры этому пример.
Но почему же все-таки,почти все его современники — неконформисты в искусстве прочно вошли в русскую культуру, и их имена можно найти в энциклопедических изданиях, а его имени нет? А ведь Губанов был чудовищно талантлив, недаром есть мнение, что он — лучший русский поэт второй половины XX века. Его поэзия абсолютно самобытна и неповторима. Он первичен. Он создал собственный уникальный поэтический мир.
Итак, почему? Ответ заключен в его личности, в его характере. Губанов был абсолютным неконформистом, он ненавидел всяческие компромиссы. Ему предлагали публиковаться за рубежом, он отказывался: сначала на Родине, потом уже там.
Умер он очень рано, в 37 лет. И на последующей судьбе его стихов лежал отпечаток его личности, неуемной, взрывной и бесшабашной. И трудно представить его живым в мире голого чистогана.
Но все-таки прорыв должен произойти. Губанова необходимо достаточно полно опубликовать, продуманно и с любовью разбираясь в его листках, черновиках, во всем, что он нам оставил. Тогда история русской поэзии второй половины XX века зазвучит в иных тонах. Пусть эта книга содействует этому.
| МОЛ, №1 (22), 2003 |