Ирина Кмит

Москвичка, отец – народный артист России, сыгравший, в том числе, и Петьку в культовом фильме «Чапаев». Окончила Театральное училище им. М.С.Щукина, тоже снималась в кино, работала завлитом Малого театра, помощником художественного руководителя в Театр-Луны, пресс- секретарем компании «НТВ-ТЕЛЕМОСТ», сценарист, прозаик, журналист, автор около трехсот передач «Опять двадцать пять» на Гостелерадио.

Стеклянный шарик

– Во, видал! Вот это вещь! – в руке Вовчика был зажат здоровенный, необычной формы гвоздь.

Гвоздь удивлял тяжестью и своим четырехгранным основанием больше походил на костыль.
– Из перекрытия вытащил, кованый! – Вовчик подбросил гвоздь в руке. –Умели предки строить! Какого года дом-то?
– Елена Павловна говорила – тринадцатого. – Леша взял у Вовчика гвоздь и, близоруко щурясь, поднес его к самым глазам. – Представляешь, – задумчиво проговорил он, – кто-то его забил восемьдесят семь лет назад.
– А мы его, голубчика, взяли и выдернули, – жизнерадостно загоготал Вовчик.
– Можно я его возьму? – Леша ощущал в ладони приятную прохладу металла, и ему не хотелось с ним расставаться.
– А что, думаешь, он денег стоит? – в глазах Вовчика промелькнул огонек живого интереса.
– Не знаю.
– Да ладно, бери,малахольный. Я, если что, еще себе надергаю.– Вовчик снова хохотнул, затем, став серьезным, деловито спросил. – А эта, Павловна, хозяйка чего говорила, она сегодня приедет?
– Нет, до вторника она куда-то за город укатила, а что? – спросил Леша, аккуратно заворачивая гвоздь в обрывок бумаги.
– Да ничего. Расслабиться можно вот чего.до вторника.
– Думаешь? – с сомнением протянул Леша. _ Тут ведь работы еще немеряно...
– Шучу. Но чуток расслабухи не помешает. Сгонять за пивом, что ли? – Вовчик оценивающе огляделся. – Так, Леха, начинай-ка вот с этой стенки, проштроби, после – болгарочкой. пройдись и мы ее, голубушку, частями вынесем.– Вовчик похлопал крепкой рукой по стене. –Дерево. Пойдет, как по маслу. Два часа работы и – как не было! А я мигом слетаю. Тебе чего взять?
– Ряженки и пирожков каких-нибудь или булочек пару.
– Ну, ты даешь, малахольный! Ряженки! Я ж тебе об пиве толкую.
– Можно и пива, – согласился Леша.
– То-то! – удовлетворенно хмыкнул Вовчик и еще раз стукнул кулаком по стене. – Тринадцатого года, говоришь? А мы ее, голубушку, раз! И как не было!

Входная дверь хлопнула, и в огромной пустой квартире стало тихо.

Это была типичная коммуналка, много повидавшая на своем веку и, в конце концов, разделившая участь многих себе подобных старых многокомнатных московских муравейников. Она была куплена, расселена и теперь ждала перемен.

Леша любил такие квартиры. За два года, что он, бросив учебу в техникуме, занимался ремонтом, он перебывал во многих домах, но старые московские коммуналки волновали его и будили в душе какие-то смутные, неясные чувства. Ему нравилось бродить по оставленным кем-то комнатам, разглядывать стены с темными пятнами на выгоревших обоях от чьих-то фотографий. Ему чудились какие-то мелькающие тени, слышались шорохи, и он все время пытался угадать, что за люди рождались, любили, страдали, радовались и умирали здесь, где он сейчас безжалостно уничтожает следыих жизни.

За это он и получил в бригаде, с легкой руки Вовчика, начисто лишенного какой бы то ни было склонности к сантиментам, прозвище .малахольный.. Леша обижался, но, сколько быни решал для себя не давать воли эмоциям, всякий раз не мог удержаться.Вот и здесь, в этом старинном доходном доме с широкими лестничными пролетами, цветными витражами в подъезде и толстыми, в восемь кирпичей наружнымистенами он невольно поддался искушению.

– Ты только подумай! – говорил он вечно ухмыляющемуся Вовчику, заворожено рассматривая лепнину на закопченных от времени высоких потолках.– Нет, ты понимаешь? Тринадцатый год! Представляешь, въезжали сюда какие-то люди. Устраивались, обстановку заводили, жить собирались в этой квартире долго. Может, молодожены, а может, наоборот, семья большая и с детьми. Квартира- то вон какая!!
– Это точно! Квартирка уемистая, – не возражал тот.
– Может, они думали навсегда селятся, на всю жизнь. А жизни-то им, нормальной жизни, привычной оставалось четыре года. Да нет, и того меньше. В четырнадцатом война началась, а там уж и вовсе пошло поехало.
– А там "Аврора" по Зимнему как жахнула! И понапихали сюда подселенцев хренову тучу.
– А теперь вот мы с тобой историческую справедливость восстанавливаем,– подхватил Вовчик.– Одна квартира – один хозяин! Иэтот самый хозяин нам с тобой бабки платит за работу, а не за твою мерихлюндию. Кончай свои сопли размазывать и берись-ка вот за этот мешок с цементом. Нам их еще два с лишним десятка перекинуть надо! Малахольный!

Леша вздохнул, отгоняя неприятные воспоминания, взял инструменты и принялся за работу. Вовчик был прав. Стамеска легко вошла стену и под ударами молотка стала прорезать в ней глубокие продольные борозды.
– И чего они все кухни с комнатами соединяют, будто сговорились, – удивлялся про себя Леша отсутствию фантазии новых хозяев. – Станут, к примеру, котлеты жарить, или еще что, – думал он, продолжая вгрызаться в слабо сопротивлявшуюся поверхность стены, – а дух в комнате повиснет, не продохнешь.

В гулкой пустоте квартиры эхом прокатывались равномерные удары и шуршание осыпающейся штукатурки.
– Как на кладбище, – подумал Леша. – Будто гроб заколачиваю.

Мрачность собственных мыслей Леше не понравились, он принялся насвистывать какую-то мелодию и довольно скоро пробил в стене достаточно большое отверстие, из которого в полутемную кухню упал луч света. Леша засмотрелся на замысловатый танец бесчисленных пылинок, кружившихся в ярком, золотистом пучке, и вдруг ему показалось, что кто-то позвал его по имени.
– Алеша, Алеша! – произнес женский голос.
Леша прислушался.
– Алеша! Отчего вы так не внимательны? . голос был требовательным, и, казалось, лился вместе с солнечным светом из-за стены.
Слегка помешкав, Леша осторожно заглянул в отверстие.
– Алеша! Ну, нельзя же так! Ce n'est pas trop bon! Вы меня огорчаете. C'est inadmissible! – высокая, худая женщина, с болтающейся вдоль лица черной петелькой шнурка от сидящего у нее на носу пенсне обиженно поджала губы.

В комнате обставленной тяжелой массивной мебелью с бархатными портьерами на окнах, подхваченными витыми шелковыми шнурами с пышными помпонами, за большим овальным столом, на стуле с высокой резной спинкой сидел мальчик лет девяти. Его тонкую шею с нежными голубыми прожилками в том месте, где билась едва различимая ниточка пульса, охватывал просторный воротник белой матроски. Ноги в высоких ботинках на пуговицах, обтянутые нитяными чулками, свешивались со стула, не доставая до пола. На столе перед ним лежали раскрытые книга, тетрадь и стояла изящная фарфоровая чернильница с воткнутой в нее ручкой.

– Будьте внимательны, Алеша! . сидя за столом напротив мальчика, женщина, то и дело поправляя сползающее с носа пенсне, перелистывала какую-то книгу. Время от времени, она вскидывала на мальчика строгий взгляд и недовольно качала головой.

Леша крепко зажмурился и, отступив от стены, сделал несколько шагов назад. Затем открыл глаза и огляделся. Все вокруг выглядело обычно. На полу валялись инструменты, припудренные осыпавшейся штукатуркой, стояли мешки с цементом, за окном слышались шум моторов проносившихся мимо машин, детские голоса и тявканье собаки.

Леша тихонько, на цыпочках вышел в коридор, подкрался к двери, ведущей в ту самую комнату, и, секунду помедлив, распахнул ее рывком.

Голая, с кое-где отставшими от стен свисающими кусками обоями, залитая ярким послеполуденным солнцем, пробивающимся даже сквозь тусклые, давно немытые стекла окон комната была абсолютно пуста. Леша подошел к зияющей в стене, только что проделанной им самим дыре, заглянул в нее и увидел кухню, из которой только что вышел. – Допрыгался со своим воображением, глючить начал!

Леша на всякий случай внимательно осмотрел в комнате все углы, хотя, конечно же, понимал - то, что ему пригрезилось, ни в каких углах спрятаться не могло.
–Это что ж, получается, не зря меня малахольным прозвали? Выходит . не зря! – Леша не сразу заметил, что стал разговаривать сам с собой вслух, а когда заметил – испугался не на шутку. – Ну, все! – в ужасе подумал он, – дурдом по мне скучает, это точно!

Леша вернулся в кухню, присел на мешок с цементоми закурил, стараясь не смотреть на дыру в стене. Прошло несколько минут, но ничего, кроме обычных звуков, долетающих с улицы, слышно не было. Посидев еще немного, Леша встал и, загасив окурок, взял в руки стамеску и молоток.
– Ну, хватит дурью маяться! . подбодрив сам себя, он все-таки не сразу взялся за дело, а еще некоторое время напряженно вслушивался в ничем не нарушаемую тишину квартиры.

Стамеска вонзилась в стену, и от нее сразу с шумом отвалился большой пласт штукатурки.

Теперь Леше стала видна почти вся комната.

Болтая ногами, мальчик ерзал на стуле, стараясь найти ответ на заданный строгой женщиной вопрос из грамматики.
– Именительный, родительный, дательный. – мальчик морщил лоб и теребил бахрому на скатерти. – Винительный, творительный, творительный..
– Предложный и звательный, – не выдержав, пришла на помощь женщина.

Мальчик вздохнул с облегчением.
– Плохо, Алеша! Плохо! Если вы не будете стараться, вы не выдержите экзаменов, и вам будет стыдно. К следующему разу выучите от сих до сих, – женщина перегнулась через стол и ткнула пальцем в лежащую перед мальчиком книгу. –А теперь возьмите ручку и пишите, – принялась диктовать она, – Купец продал в один день семь аршин сукна, а в другой – на пять аршин больше.

Мальчик, макнул ручку в чернильницу и начал водить ею в тетради, украдкой бросая на женщину короткие взгляды. Одной рукой он нырнул в карман своих коротких, до колен штанов и вынул из него стеклянный шарик величиной с грецкий орех. Перекатывая шарик в раскрытой ладони на коленях, он продолжал писать, почти не глядя в тетрадь.
– Сколько аршин сукна продал купец во второй день и сколько . всего за два. Алеша! Вы опять не слушаете! C'est impossible! – женщина, наконец, заметила шалость мальчика. – Мне придется пожаловаться вашему папа!

Мальчик вздрогнул и выпавший из его ладони шарик покатился, сверкая гранями по полу в сторону стены, за которой, не шевелясь и почти не дыша, стоял Леша.

Мальчик поглядел вслед шарику, затем поднял голову и встретился с Лешей взглядом. Долю секунды он, не мигая, смотрел ему прямо в глаза, затем тень улыбки мелькнула на его лице, и он отвернулся.

Леша почувствовал, как слабеют его ноги и липкой испариной покрывается лоб.

Мальчик вновь повернул голову и, посмотрев на Лешу, улыбнулся.
– А вот и мы! – стукнув дверью и звя- кая бутылками в кухню, ввалился Вовчик. –Ну, чудило, заждался? Вовчик начал доставать принесенное из пакета.
– Пивко! Колбаска! Пирожки капустные! Горяченькие, ум разъешь! Я два по дороге употребил,. а тычего, чумовой такой? Э, да ты не много тут наработал!.

Отшатнувшись от стены, все еще сжимая в руках молоток и стамеску,Леша смотрел на Вовчика невидящим взглядом. – Ну, чего пялишься? Купил я тебе твоей ряженки, на вот, лопай. Между прочим, пришлось за ней на другую улицу переть, так что за тобой должок. Ты чего, очумел?!

Уронив из рук инструменты, задев и опрокинув бутылки с пивом, Леша, все также, не говоря ни слова, отодвинул стоящего на пути Вовчика и вышел в коридор.
– Ну, ты, малахольный! – кричал ему вслед Вовчик. – Ты ж чуть пиво не разбил! Ну, если б разбил, я б тебе морду-то начистил!.. Да что с тобой?!

Войдя в пустую комнату, Леша и сразу увидел лежащий на полу маленький, величиной с грецкий орех, стеклянный шарик, в гранях которого играло яркое послеполуденное солнце, пробивающееся даже сквозь тусклые, давно не мытые стекла окон.