Глазов 2-2004

Дмитрий Глазов

Из цикла "К скважинам примёрзшие ключи"

Неисполненный вовремя долг

Справа пажити жёлтыми лентами
И не скошенный в зиму овёс.
И последнею вянет календула
За колком облетевших берёз.

И мальчишки с замерзшими лицами
По дворам разжигают костры,
И взвывают собаки волчицами,
Под себя поджимая хвосты…

…Не поётся, не пьётся, не пляшется.
Только солнце закатит едва –
То озноб, то тревога привяжется
Или вдруг заболит голова. То мерещатся люди во множестве,
Шелест писем и шарканье ног –
Словно мучит меня невозможностью
Неисполненный вовремя долг…

Фрагменты тел

Ладони, стопы, чьи-то губы –
И это всё – фрагменты тел...
А санитаров руки грубы…
- Мой Бог, ты этого хотел?..
Лица коснувшись исполина Закрыли веки.
                     Брата? Сына?

И голова летит -
                     с плеча
Топор ударил палача…
Что за чудовищный удел –
Икар, полёт…
                     Фрагменты тел...

Вечером однажды…

Не всем талант большой,
Не всем большое счастье.
Жил человек с душой,
Разбитой на две части.

Жил человек. Вот так!
Спокойно и прилично.
Одни о нём:
                     - Чудак!
Другие:
                     - Нет, обычный…

Он утром кофе пил
И ел яички всмятку…
А ночью мир кроил,
Мечтал о беспорядках.

Он верил в свой черёд,
Что вечером однажды
Под дверью упадёт
Гонец друзей отважных.

…Но как-то поутру,
Изверясь, негодуя,
Вдруг уронил на грудь
Он голову седую.

А на краю земли
Рвалось, горело, било...
Но чтобы победить –
Солдата не хватило!..

Последнего бойца,
Лихого бомбардира!..
…Куда послать гонца,
Не знали командиры

Я движусь к возрасту Христа

Я движусь к возрасту Христа,
Мне тридцать два…
За дверью стужа,
В сухих и ветреных местах
Холодный смрад по трубам кружит…
Но стих не радует листа…

Я движусь к возрасту Христа…
Средь связок высохших растений
В подтёках инея блестя
Стекает изморозь по стеблям…
И тени прячутся в кустах…

Я движусь к возрасту Христа…
А в закуточке за плитою
Хозяйка ¢босая клеста
Отборной кормит коноплёю…
И пахнет баней береста…

Я движусь к возрасту Христа…
На лавке ночью за стеною
Подставит женщина уста,
Спешит,
И охает и стонет…
Я всё отдал ей. Я устал…

Я движусь к возрасту Христа…
С вопросом смотрит и укором
Проснувшись, мальчик…
И привстав,
Мать срам наш накрывает споро
Куском белёного холста…

Я движусь к возрасту Христа…
Уже могу не торопиться,
Ткань покаяния чиста,
Ну, чем тот холст не плащаница?..

В оконной раме знак креста….

… Ни зги.
Я слева от Христа…
Жён-мироносиц
Слышу стоны…
Их руки нам теребят стопы!
И ран причастье на устах…

Голгофа, ночь, искать Христа
По вкусу тонкой струйки крови?..
Ополоумели? В кагоре
Тревожит горло густота…
Сок ран Спасителя и вора
Толпа смешала неспроста…

Ни зги… Кто справа от Христа?..

Но Божий Сын насупил брови,
И сморщил губы арестант...

…В Писанье сказано:
- Уронит…
Знак:
Плотник!.. молоток!.. уронит,
Разметив гвозди по местам …

Но в дверь стучат…

У грамоты есть висельники в предках.
И на столбах посадских площадей
В десятом веке первым бился в петле
Народ смущавший дерзкий грамотей.
И под ногами потеряв опору,
Вытягиваясь к толпам посельчан,
Ладони и ступни перед позором
Лучинами погасшими качал…

Тяжёлыми минутами прозренья
Кириллицы причудливая вязь
От праздника до праздника Успенья
Сплеталась, совершенней становясь.

Сплеталась, набирая силу взрыва:
Россия открывала буквари –
И поднимались сильные и злые,
Всё грамотней и строже бунтари.

Но вечная проблема дикой силы
Ломала мудрецов суровый род,
Сама себя корёжила Россия
Опричниной на много лет вперед.

В тюрьме Радищев и в петле Ульянов.
Что ж, палачи по своему правы,
Считая внешним признаком смутьяна
Высокую посадку головы…

…Я буквы на ладонях поднимаю,
В грядущее и прошлое смотрю,
Я словно через время обнимаю
Подвижников, пришедших к Октябрю.

И власть берёт уже товарищ Ленин…
Зачем же развернув свободы флаг,
Философов он целым поколеньем -
Кого за море, а кого в ГУЛАГ?

Я слышал, что царя играет свита,
И был немало свитой поражен,
Когда на Новодевичьем Никита
Обрубком головы был водружён.

А сколько было их совсем обычных
Крестьян, солдат, поэтов и врачей.
Чуть грамотней, а раздражал как личность,
Могильный холм не может быть ничей…

У грамоты есть висельники в предках…
Пусть грамотеям наиграться всласть
Теперь дают те, кто прицельно, метко,
Их расстреляет и захватит власть…

…Я буквы на ладонях поднимаю,
Как зерна в землю, сею их в народ…
Как жаль, что жизнь я плохо понимаю…
Но в дверь стучат…

Наверно, мой черёд…

Немного об авторе и его времени

Шестидесятые годы прошлого века. Хрущёвская оттепель. Казалось, страна проснулась. Особенно жизнь кипит в Сибири и её индустриальном центре – Кузбассе. Ударные комсомольские стройки, литературные кружки и и изостудии. Прямо на стройплощадках поёт Кобзон. Сняли спецовки – толпой повалили в театры.

Возмутитель спокойствия – Кемеровский драмтеатр. Молодой по возрасту главреж Татьяна Глаголева, седой, но юный духом очередной режиссёр Александр Пеккер, режиссёр-стажёр Илья Рутберг, лидер артистической молодёжи Георгий Бурков. Это было время, когда Илью Рутберга, лучшего российского доктора Айболита, ещё не нашёл Ролан Быков, а Георгия Буркова на всю свою короткую, но славную жизнь, не сделал ближайшим другом и партнёром Василий Шукшин. А тогда, на излёте оттепели, вокруг «Тени» Шварца, «Визита старой дамы» Дюрренматта и «Ромео и Джульетты» Шекспира накаляются страсти.

Не ждали – оттепель сменяется заморозками, а потом и долгой стужей застоя. Идеологический конфликт вокруг театра захватил всё кемеровское творческое объединение молодёжи. Но первая книга стихов одного из самых активных участников ещё вчера кипевшей жизни – Дмитрия Глазова – успевает по рекомендации великой блокадной писательницы Веры Кетлинской и байрониста Татьяны Гнедич выйти из печати. Да, это была та самая Татьяна Гнедич, внучка друга Пушкина, которая десятилетия на спичечных коробках сначала через молодого, но за годы состарившегося надзирателя, передавала из камеры Анне Ахматовой очередной десяток строк перевода «Дона Жуана». Байрон, выученный в подлиннике на спор ещё в гимназии, дал смысл её жизни на долгие годы заточения. Она так и не бросила курить. Иначе бы ей не видать тех грубых синих коробков с этикетками «Моссельпрома». Больше всего в жизни тогда она боялась перевода в лагерь или вновь отстроенную тюрьму. Надзиратель стал мужем, а «Дон Жуан» любимым и единственным ребёнком.

…Вторую книгу стихов Дмитрия Глазова уже останавливают, рукопись теряют в недрах издательства и Лито (так называлась цензура). А из неизданной книги, как прощание на долгие годы с литературой, в «Огнях Кузбасса» печатают два знаковых стиха – «Неисполненный вовремя долг» и «Стужа». Их публикации добился Игорь Киселёв – тонкий лирический поэт, звезда которого восходила в эти годы ярко и самобытно. Но жить Игорю оставалось считанные месяцы. И публикация этих стихов – всё, что он успел сделать для своего молодого товарища. Затем десятилетия литературного забвения Дмитрия Глазова, как поэта. Но он находит себя. Другая работа – другие книги и статьи: наука, производство, политика – острова на крутых поворотах жизни.

Новый век. Половодье. Река жизни опять меняет русло. Возврат в литературу. Руссие еженедельники на Кипре публикуют рассказы, стихи и повесть Дмитрия Глазова.

В Сибири, в Иркутске выходит из печати его роман «Колыбель Пророка». В Москве роман готовится уже в расширенном варианте уже к двух книгах – «Форзац для Книги Бытия» и «Семейные хроники Адама и Евы». Пишутся третья и четвёртая книги романа, закончена работа над третьей книгой стихов, которая в память о когда-то «потерянной» рукописи названа «Неисполненный вовремя долг».

Председатель Московской организации
Союза литераторов России
Дмитрий Цесельчук

 


МОЛ, №2 (25), 2004
Используются технологии uCoz