Любые совпадения имен и событий случайны.
Прошло два месяца. Но только сейчас, погружаясь с каждым днем все глубже и глубже в вязкую, еще не подмороженную жижу, которая здесь называется «поздняя осень», мне хочется хотя бы мысленно вернуться назад, на другую планету под названием М-А-Л-А-Й-З-И-Я.
Наверное, если бы не он, все сложилось бы совсем по-другому. В памяти остались бы просто пальмы, которые заполонили теперь всю мою игрушечную квартирку, солнце, которое привезти невозможно, а здесь оно совсем не такое! … Океан, в котором мы чуть не утонули, со всеми безумными жителями, о формах и цвете которых мы даже не подозревали, и которые нас чуть не съели, горы, белоснежный песок, на котором можно распластаться и раствориться до молекул, оторвавшись от реальности… Хотя, от этой реальности отрываться, совсем не хотелось.
В общем, остались бы только декорации. А самой истории бы и не было. Да и можно ли назвать все это историей? Или это еще не история? Может, она еще не закончилась? Сквозит в этой фразе надежда, но это не правда. Я не хочу, чтобы было какое-то продолжение, особенно здесь. А туда я, наверное, уже не попаду никогда.
После полуторасуточного перелета из Москвы в Куала-Лумпур через Стамбул, через час после того, как мы, наконец, с трудом снова стояли на подкашивающихся ногах, но на твердой земле, нас потащили в Китайский квартал! Трудно было представить себе что-либо более убедительное, чтобы бежать из этой страны как можно быстрее. Причем, желательно не воздушным путем.
… Наутро нас повезли на экскурсию по городу. Я уткнулась в окно, стараясь быть больше вовне, чем внутри. «А он ничего», - подумала я, увидев первое нормальное лицо мужского пола за последние несколько дней, - « Нет…В профиль было лучше».
«А он ничего», - пропела мне на ухо Ленка. Но ее тон был все-таки помажорней. «А может, он и действительно ничего?» – испугалась я.
С помощью нового переводчика столица Малайзии становилась все ближе и родней. Мы постояли у Королевского Дворца, вернее у Королевского забора, умирая от жары и влажности, потом мучительно долго взбирались к памятнику какого-то вождя какой-то местной революции, зато проехали мимо парка орхидей и бабочек.
Он настолько нарочито не замечал нас, что сомнений в нашей общей симпатии не оставалось. Терпения у него еще было достаточно, и он скрупулезно отвечал на наши игривые вопросы, типа: «А есть ли здесь русские проститутки?» или «А как Вы сами здесь обходитесь без белых женщин?».
Тогда он был еще далек, недоступен и официозен. Выражение его лица, в те краткие моменты, когда он позволял себе бросить беглый, но слишком многозначительный взгляд в нашу сторону, говорило о том, что он пропал, но еще делает вид, что не знает об этом.
Чем больше он сопротивлялся, тем глубже утопал в вязкой, парализующей, засасывающей тине смутных, неосознанных, но неотступных желаний.
«Хочу!», - требовательно шептала мне на ухо Ленка, не спуская с него глаз. «Все будет»,- успокаивала я ее, обдумывая коварный план совращения. Если бы не Ленка! Если бы дело было во мне, я бы ни разу не позволила себе даже взглянуть в его сторону.
Мы последними вышли из автобуса, несли какую-то чушь, боясь расстаться и оборвать что-то, возникшее между всеми нами. Ленка делала большие глаза, всем своим видом молила о помощи и призывала к активным действиям.
«А ты не хочешь нас вечером куда-нибудь отвести?»– выпалила я. Иногда надо называть вещи своими именами. «Мы не знаем здесь ничего, даже страшно куда-то заходить…» – бросились мы исправлять положение и, пытаясь реанимировать бесчувственное тело нашей жертвы.
Жертву звали Саид. Как выяснилось в тот же вечер, экзотическое имя он получил от отца, аварца, и сколько русская мама не пыталась переделать его в Сашу, из этого так ничего и не вышло.
Он оставил нам все свои номера телефонов, включая домашний. Тогда мы еще ничего не знали о существовании жены местного происхождения и годовалого сына, имя которого я, наверное, уже никогда не вспомню.
Договорились созвониться в пять, а позвонили в восемь. Вот она женская сущность! Местный торговый центр избавил нас ненадолго от любовной лихорадки.
Звонила, конечно, я. Ленка, накрашенная до неузнаваемости, валялась на кровати, в брюках цвета губ. Верхнюю часть ее тела прикрывал лоскуток ткани неопознанного цвета. Пантера перед броском! Результатом недолгих, но приятных переговоров было его явление у нас «в гостях».
«В номере больше 5 минут не оставаться!» – скомандовала я, осматривая поле боя, – девяносто процентов площади номера занимали кровати.
В начале, несмотря на наши отчаянные попытки привести его в чувство - чувство комфорта, расслабленности, потери ощущения надвигающейся опасности и предчувствия неминуемой беды, он вел себя, как на китайско-корейских переговорах.
Всем стало легче, когда мы перебазировались к подножию основной достопримечательности Куала-Лумпура – двум огромным башням– «Твин Тауэр», по которым ползали, сгорая от хорошо выдержанной страсти, Кэтрин-Зета Джонс и Шон Коннери в «Западне».
Пары алкоголя способствовали неадекватным реакциям, захватившим всех троих. Впрочем, другого было не дано. Нас всегда было трое. А если бы было по-другому, может быть, и даже, наверное, ничего бы не было.
Изголодавшись по общению с соплеменниками, Саид глотал все, что было упущено с шестнадцати лет вдали от родины. Анекдоты, вначале - последние, потом, вылавливаемые из самых сокровенных тайников непослушной памяти, вплоть до детсадовских, (не по смыслу, а по месту повествования),- все шло в ход. Ужасно, но тематика… Все било в одну точку.
Мы сами нечаянно затеяли непонятную игру, игру без правил, даже награда, в которой никому не досталась. Но виртуальное удовольствие от самого процесса было настолько сильным и сладким, что отказаться от него, никто был не в силах.
Я не помню, когда я потеряла чувство опасности и из стороннего наблюдателя превратилась в соучастницу. До сих пор я не знаю, был ли это спортивный интерес или что-то другое. Я знаю только одно – в нем, было, есть и будет то, что недавно получило в моем лексиконе название мужской харизмы. Что я под этим подразумеваю? Я долго думала и, наконец, сформировала нечто более или менее улавливаемое разумом. Пытливым людям известно, что человеческая природа состоит из двух начал – мужского и женского – инь и янь. В разном соотношении. Всю свою сознательную жизнь я ищу мужчину, в котором это самое треклятое мужское начало, которого сейчас становится все меньше и меньше в мужчинах, а может, и вообще, превалирует. Причем, не над его женским, а над моим мужским! И еще, наверное, имеет созвучное моему мировосприятию содержание.
Хватит абстракции. Я прониклась к нему. Зауважала. Да много ли надо? Узнавая его, наблюдая его проявления в разных ситуациях, я ставила галочки, мое нутро говорило мне «Я поступила бы также» или еще лучше - я потрясалась и преклонялась.
…По дороге домой мы все молчали, опустошенные выплеснутыми эмоциями. Он по-детски пытался избавиться от назойливого трезвона мобильного, почему-то засовывая его в бардачок. «Жена» – переглянулись мы с Ленкой.
У нас теперь была одна общая тема. Обсуждая детали, вспоминая и переживая заново, даже без него, мы продолжали получать странное, неизведанное удовольствие.
Наверное, если бы не этот вечер, мы бы никогда больше не встретились. На следующий день мы уезжали в горы – местный Лас-Вегас, и Саид поехал с нами.
Мы висели на фуникулере над джунглями, несколько раз внезапные остановки заставляли раскачиваться нашу скорлупку над бездной. Ленка истошно визжала и хваталась за последнюю возможность сохранить жизнь – Саида.
После всего пережитого, не дав отдышаться, нас бросили в Парк аттракционов. Экстремальный отдых продолжался. Кажется, я никогда, даже в детстве, не получала такого удовольствия от подобных развлечений.
…Полувзгляды, полунамеки, скрытые смыслы каждого слова, каждой фразы, понятная только нам двоим недосказанность, смутные, запрятанные и рвущиеся наружу желания…Плюс скорость, страх, - полное безумие. Мы умирали вместе, срываясь в пропасть, взлетали к небесам, вжимаясь, друг в друга, накрытые стеной брызг и детского восторга…
Женщина всегда чувствует – нравится она или нет. А уж тем более – она или подруга. Надо отдать ему должное! Я преклоняю колени! Это было виртуозно! Гениально! Неподражаемо! Я зауважала его еще сильнее. Я не могла ответить на этот вопрос! Я терялась в догадках, находя подтверждения то одной, то другой версии. Я измучилась! Я ставила точку и говорила себе: «Стоп. Я схожу с ума. Это Ленка. Я люблю их обоих, и пусть им будет хорошо». Я искренне этого желала.
А потом достаточно было одного взгляда, чтобы все мои теории рассыпались в прах прямо у меня на глазах. Я любила его. Я хотела его. Я умирала от одной мысли, что мы можем когда-нибудь остаться наедине. Я умираю от этой мысли до сих пор. Это было похоже на пружину, которая сжималась с каждым словом, с каждой минутой, с каждым взглядом, словом, жестом, случайным прикосновением…
Наконец, бесконечная групповая программа закончилась и мы, уже обессилившие, упали в каком-то баре, где пела местная звезда. Пела, может, и неплохо, но очень громко. Говорить было практически невозможно. Тогда я узнала, что ему 23. А то, что мне 32 я знала уже давно.
Я продолжала убеждать себя, что Ленка, которая к тому времени уже не кричала «хочу», а просто кидалась на младенца, и сам младенец, - идеальная пара. Что через несколько часов они упадут в постель, а я буду лежать без сна, уткнувшись в подушку и убеждать себя, что я уже взрослая девочка, что он мне не нужен, что у него жена и ребенок, что он маленький, что он и Ленка… Что надо радоваться за них… Я сходила с ума. И главное, что не давало мне себя убедить во всем этом окончательно – надежда. Маленькая, подленькая надежда на то, что, может быть, я ошибаюсь. Я так хотела ошибаться!
Мы пришли к нам в номер. Джин, тоник. Он лежал на полу, на равном расстоянии от наших кроватей. Он издевался. Или мучился, как и мы. Невыносимая близость… Когда Ленка уходила в туалет, не знаю, что давало нам силы не преодолеть это ничтожное расстояние, отделявшее нас друг от друга и от чего-то, похоже, еще неиспытанного. «Господи! Дай мне силы не прыгнуть к нему на колени!» - пожалуй, сейчас в моем любимом выражении не было ни грамма юмора.
Часа через три, после хаотичных перемещений, я уговорила его из человеколюбия, разумеется, перебраться на кровать. Мою, разумеется. Он не устоял, и ближайшие сорок минут мы наслаждались больше, чем в люди в первую брачную ночь. Мы лежали рядом, то, отдаляясь, друг от друга, то, приближаясь снова, меняя положения тел, ракурсы, позы, нечаянно касаясь, друг друга локтями, бедрами, ногами. Мы не могли ни расстаться, ни стать ближе.
Он отполз в половине седьмого, измученный, изможденный и такой же неудовлетворенный, как и мы.
Вообще, подобные поездки либо сближают людей, либо ссорят. Года три назад я ездила в Италию с девочкой, которую знала с первого класса. Через два дня вынужденного круглосуточного общения, я узнала о себе потрясающие вещи. Объяснялось все просто: в тридцать лет дружба между замужними, отягченными детьми, и все еще находящимися в состоянии поиска женщинами – скорее исключение, чем правило.
Разница в возрасте нам с Ленкой помогала, а не мешала. У нее был достаточный опыт для поддержания разговора на любую тему, разумное количество уверенности, как в себе, так и в завтрашнем дне, и отсутствие каких бы то ни было ярко выраженных комплексов. И то, что мы до этого были знакомы чисто формально, работая в одном журнале, но в разных отделах, играло нам на руку.
Помимо пересказов вкратце всей предыдущей жизни и приобретенного сексуального опыта, у нас была еще одна потрясающе животрепещущая тема: Саид! Мы заанализировали его вдоль и поперек, приписывая скрытые мотивы и импульсы, о которых, думаю, он даже не подозревал. Два высших гуманитарных образования давали нам возможность разложить несчастного на запчасти по Фрейду, Канту, Берну в несколько хаотичном, но вполне нас устраивающем варианте. Мы моделировали ситуации, вынуждая его попадать в расставленные сети, проверяя собственные теории и собственную колдовскую силу. В этом было больше эмоций и чувств, нежели расчета.
К тому же мы представляли собой два полюса. При зеркальном совпадении в чем-то, мы совершенно по-разному смотрели на мир. Ленка принадлежала к тому типу людей, которые всегда меня притягивали своей самоуверенностью, как выражалась мама одной моей знакомой «здоровым эгоизмом», некой крайне притягательной для меня прямолинейностью, отсутствием метаний, и потрясающей убежденностью в собственной правоте. И еще, пожалуй, той степенью легкого отношения к жизни, которая больше привлекает, чем отталкивает. Короче, всем тем, чего мне катастрофически не хватает.
Самокритичность, самоанализ, самоосмысление, а также постоянные попытки улавливать подводные течения в действиях людей и течении событий, бесконечные «весы» в принятии любых решений, и неизбежные угрызения совести в любом случае, превращали мою жизнь в кромешный ад, где просветы появлялись достаточно редко.
Самое привлекательное качество для меня в людях – это жизнерадостность! Мне так всегда хотелось быть простой, легкой и счастливой. Представляете, какая я на самом деле?
Мы уселись в автобус и нас повезли в аэропорт, чтобы наши мучения продолжались в более живописном и романтическом месте – на островах.
Дальше, как в американских фильмах, комедия на глазах у расслабившихся зрителей превратилась в трагедию.
Внезапно, уже недалеко от аэропорта, автобус резко остановился, Саид пробормотал что-то себе под нос про неизгладимое впечатление, произведенное на него нашей группой и, не глядя в нашу сторону, вышел.
А мы, утратившие смысл жизни, одинокие и покинутые, лишенные даже трепетной сцены прощания, улетели в рай под названием Лангкави.
Незачем говорить о том, что последующие два дня мы пережевывали происшедшее.
И главный вопрос, который истязал наш замутненный мозг (и здесь классики психоанализа были бессильны), - КТО?
«ТЫ» - благородно убеждали мы друг друга, и каждый думал «Я!».
Он звонил каждый день, не будучи в состоянии расколдоваться так быстро. Но, попадая то на Ленку, то на меня, и оставляя каждую из нас после разговора в приятном возбуждении, запутывал нас еще больше. Интерес с его стороны, если можно так выразиться, был искренним и очень сильным. Но я никогда не поверю, что он может распространяться в равной степени на двух человек одновременно. Мы вели себя, как добропорядочные супруги, рассказывая, друг другу о прожитом в разлуке дне.
Версии, как вывести виновника нашего отравленного отдыха на чистую воду роились как пчелы и занимали все наше время.
Наконец, однажды вечером, когда мы сидели в уютном итальянском ресторанчике, со слегка притупленным ощущением реальности, и заливали тоску по любимому с помощью чудесного французского вина, мое терпение лопнуло. «Сейчас или никогда!» – сказала я.
Бросив не совсем уверенную в правомерности моих действий Ленку внизу, я поднялась в номер.
Первый раз мы были вдвоем, хотя бы по телефону.
- Привет…Я одна. Меня никто не слышит.
- Привет…(он никогда не брал инициативу в свои руки).
- Я больше не могу… Скажи, пожалуйста, кто – я или Ленка?
Я висела между небом и землей, между жизнью и смертью.
…Молчание. Похоже, затеянная нами игра, доставляла ему удовольствия больше, чем нам.
Через тысячу лет, как выдох, как стон…
- Ты…Господи, конечно, ты…
И мир перевернулся.
- Шесть часов на машине до парома, потом на нем еще столько же…Это почти нереально. Но…
В его голосе сквозила обреченность и вместе с тем, безумное желание сделать это.
У нас была одна большая тайна.
Я молчала. Мне было абсолютно достаточно. Иногда потенциальное желание значит гораздо больше, нежели его реальное воплощение. Я была абсолютно счастлива. Мне было невыносимо легко и тепло на душе.
Мы стали сообщниками.
Я трепетала от беспредельного счастья. Жизнь вдруг стала такой, которой хочется жить.
Этот волшебный остров в Индийском океане так навсегда и останется в моей памяти лучшим местом на этой земле. Местом, где я могла стать счастливой.
- Боже! Как мне надоели эти глупые обезьяны! - вопила Ленка в самолете.
- Подумай о том, – глумилась я, - что одна из этих самых обезьян ведет сейчас наш самолет!
- Надеюсь, что это ученая обезьяна!
Мы возвращались к нашему мальчику.
Он очень изменился. По крайней мере, мне так показалось. Я оценивала его снова, немного отдалившись от того субъективного, что туманило мне глаза, еще пять дней назад. Правду ведь говорят «с глаз долой – из сердца вон». Только раньше я бы поставила запятую, а теперь – тире.
- Что ты с собой сделал?
Я всегда стригусь, когда нервничаю, - пытался отшутиться он.
И только я понимала, о чем он.
Мы так и не научились оставаться одни. Эта скованность, зажатость звучала и потом, по телефону, когда нас разделяли и разделяют сейчас, тысячи километров. Слова были бессильны передать дуновения из других миров.
« Мысль изреченная есть ложь»
…….Потом, бумага впитала в себя то, что не смогли произнести губы.
Нам оставалось 7 часов. Саид повез нас в последнее путешествие – на новую трассу Формулы-1, которая располагалась где-то поблизости. Скоро здесь пройдет последний в этом сезоне этап – Гран-при Малайзии.
Вообще, все эти последние часы перед расставанием были проникнуты каким-то периодически умирающим от наших шуток и накатывающим снова, как только все замолкали, чувством, которому уже до нас было придумано название - «здравствуй, грусть!».
Мы расставались, так и не побыв вместе. Все надежды, порывы, метания, - все умирало на наших глазах. Время вышло. Он с жаром рассказывал о Формуле, о том, откуда лучше видно, где мы будем сидеть, как он встретит нас… Успокаивая себя призрачной реальностью нашего скорого возвращения…
Пока мне не стало слишком больно оттого, что я знала правду:
- Ты что, не понимаешь, что мы не приедем сюда не только на Формулу, но, скорее всего, вообще никогда!?
Он осекся и замолчал. Мы бродили по трассе, пропадающей на глазах вместе с заходящим солнцем. И даже не верилось, что через полтора месяца, как раз под мой день рождения здесь все оживет, и понесутся машины.
Мы бродили, беспомощные и опустошенные, ожидая часа разлуки. И все также не могли броситься друг к другу и повторять бесконечно, глядя в глаза все то, что томило душу. Все, что вызвал к жизни другой. Все, что переполняло и мучило нас.
Эта невысказанность давила и тяготила, и только потом, когда нас разделяло не присутствие третьего, а всего лишь тысячи километров, все выплеснулось наружу, но уже совсем в иной форме.
Мы подъезжали к аэропорту… Вдруг его прорвало, он говорил, говорил, без умолку, обо всем подряд. О том, что он только что провел месяц в больнице с сыном, о том, как, приехав в Москву показать мальчика профессору, его чуть не забрали в армию. Они с женой сидели в комнате не шевелясь, и молились, чтобы только что проснувшийся малыш не издал ни одного звука, а мать Саида объясняла в коридоре представителям из Военкомата, что она понятия не имеет где ее сын. О том, что ему пришлось пережить, попав сюда, как он спивался, как работал в баре, как умирал с голоду, как разбивался на машине…О том, что уже не может вернуться назад, в Москву…
….. Маугли среди джунглей.
Мы очень медленно проехали первые двери входа в аэропорт, потом вторые, а около третьих он так нажал на газ, словно это могло удержать нас вместе навсегда. … Я никогда не забуду эти его наматывающиеся один за другим круги вокруг аэропорта. В этом было что-то безысходное, какой-то отчаянный, но беспомощный бунт против обстоятельств, которые довольно часто превращают нашу жизнь в пытку.
Когда он, понимая, что мы рискуем на самом деле стать его второй и третьей женой, сделал над собой усилие и остановился, осталось только одно. Мы вышли из машины и, не обращая внимания на пустые, ничего не значащие слова, я, поддавшись, наконец, пожиравшей меня муке, бросилась к нему.
…..Его долгожданные руки сжимали меня со всей неистраченной силой, которую он больше не контролировал.…Эти мгновения стерли последние сомнения и были наградой за все. Я буду черпать оттуда силы, надежду и веру всю жизнь.
| МОЛ, № 2 , 2006 |