В платье шёлка - хризолит ли, изумруд -
захотелось мне, как травоньке, одеться,
той, что светится насквозь лучистым детством,
в ножки кланяется - те, что её мнут.
В ней полыни серебрятся, льнянки льнут,
виснет слёзками кукушкиными дремлик,
насекомые снуют, справляя труд,
удобряющий податливую землю.
И крыластики прозрачной мелюзгой
над цветовницей толкаются-толкутся...

Платье шёлка цвета трав, с полынной згой,
где узорочья серебряные ткутся.

Письмо в город

У нас тут всю неделю ветры реют,
но очень много счастья от дерев:
они под ветродуями свирелят!..
“Стань музыкой, ольха, освирелев”-
поём мы в хоре сводном со волнами,
синиц да поползней ансамблем бубенцов.
Окрестности подветренные с нами
на голоса звонят со всех концов.
“Стань музыкою, слово”? Бессловесность,
всё, что не может петь и говорить,
вся сущность, населяющая местность,
потворством ветра речь да сотворит!

Домы вод и суша

Там водорослей рыбии леса,
зерцало вод приняв за небеса,
цветки в своих глубинах распускают.
А здесь разверзся воздух для лучей,
что больно, слишком больно для очей
земных, но все в земной цветок играют.

Бросают и смеются, но ловитв
земной утехи слабодушен вид,
от лапанья цветы земные гибнут.
А те, где до глубин озёрных тьма,
пока не поцелует их зима,
цветут: их не обрящут наши игры.

Музыкантам, штурманам моря

Златобокое солнце в волне воспою, прославлю
семиструнною лирой Терпандра!
                                                Вон и Арион,
подражаючи мне, осёдлывает не голавля,
не касатку кита, а рыбу, чей ум огромн.

Был тираном Коринфа поэт-сладкоглас заласкан,
фестивалить в Тенар он его не пускал! На обед
к Посейдону чуть не угодил с корабля!..
                                                Но ласты
рыбин, с музыкой дружных, спасли вас, о кифаред.

Ну, поплыли! Лиловые рыбьи бока пружинят,
удержаться нельзя, но тот, кто зовко поёт,
сладкопевчий слагатель арий, видать, двужилен.

...На дельфинью спину взлетай - и за ним, вперёд!

* * *

Какой-то свет в просвете меж озёр,
меж облак и берёз, затихших к ночи,
стоит, будто обрадовать нас хочет -
циклону, мол, пришёл наперекор.
Огромных птиц трезвеющий базар
замолк, осевши на высоковольтке...
Ах, Господи! Кто б царство это сфоткал
беднеющей земли, где Балтазар
дня не протянет. Ведь из всех даров
здесь вдоволь лишь черёмухи да пижмы.

Но всё же это - рай, пусть дольный, нижний,
но рай, чей нрав взыскательно суров.

* * *

Поэт на приступке цветошной
торгует лавровым венком.
Ему от житейства не тошно:
сородич он стал со вьюнком,
по лету грибки собирает,
травицу народу несёт,
при этом словечко о крае
родном в его песнях цветёт.
Поэт, вот он в книжицу тычет,
неброский цитируя слог.
Не жизнь? Только нечет да вычет?
Нет! Лавра душистого стог!