Купавна 5-2006

Летние сезоны в Купавне

15 июля, в самой середине лета, в доме культуры «Купавна» любители российской словесности пришли на презентацию книги стихов Дмитрия Цесельчука «КУПАВНА – ЧИСТАЯ ТЕТРАДЬ…».
Открыла презентацию художественный руководитель дома культуры Галина Алексеевна Щербакова, рассказав о традиции литературных вечеров в Купавне и представив ведущую встречи – координатора Союза литераторов России, автора идеи издания и составителя книги «Купавна – чистая тетрадь…» Давыдову Нину Васильевну. Н.Давыдова познакомила слушателей со структурой книги: не только стихи, но и большое послесловие, отражающее историю и литературную атмосферу этой красивой подмосковной земли: от Дмитрия Пожарского до Льва Толстого и Венедикта Ерофеева. Со сцены уютного концертного зала выступали люди творческих профессий. Ученица Дмитрия Цесельчука журналист Татьяна Горохова вспоминала про обучение в литературной студии «Бригантина», руководимой Д.Цесельчуком 20 лет назад.
Накануне встречи в газете «Городской вестник» (г. «Железнодорожный») на полосе «Творческая гостиная» появилось эссе «Купавна – чистая тетрадь». Автор публикации Наталья Михайловна Столярова поделилась с гостями дома культуры своими впечатлениями от стихов Дмитрия Цесельчука, подчеркнув, что, по ее мнению, «как поэт он родился в Купавне, особенно хороши стихи более позднего периода, в них ощущается мощь жизненной энергии, малой своей родине он посвятил своеобразное ожерелье из сотни своих стихотворений». За день до публикации в «Городском вестнике», на книгу стихов откликнулась и «Независимая газета». Автор статьи о творчестве Д.Цесельчука «От Купавны до Парижа» доктор филологии Софийского университета Евгений Викторович Харитонов тоже приехал и выступил на презентации, отметив, что «стихи, собранные в книгу, созданы в разные годы, но объединены «географической общностью» - все они написаны в дачном поселке Купавна, все они так или иначе посвящены этому подмосковном уголку, только здесь – гармония, и сюда стремится от неврозов, истерики большого города лирический герой Цесельчука, здесь – не просто Дом, но надежная крепость, здесь – только Любовь, наконец, память Рода».
Много теплых слов сказала о своих читателях заведующая купавинского филиала библиотеки имени Андрея Белого Наталья Сергеевна Мухина. Она не сомневается, что книга «Купавна – чистая тетрадь…» будет востребована и понравится не только взрослым, но особенно важна она для юных читателей, передавая им ответственность за свою землю и за людей, живущих на этой уникальной земле.
На презентации прозвучало много стихов. Особенно важно было услышать авторское чтение. Дмитрий Цесельчук выбрал для чтения стихи, посвященные матери, много читал стихов о любви и стихи, обращенные к Купавне. Его чтение не раз прерывалось аплодисментами. Прозвучали строчки, которые запоминаются сразу и навсегда: «На купавах настоянный воздух, над Купавной качается, сед...», «Тогда в Купавне, – окна отвори, – и соловей слетит на подоконник…», «Купавна. Чистая тетрадь. Купава в торфяном болоте...», «Когда домой от станции иду вдоль насыпи, по краю водостока, горит звезда вечерняя высоко меж листьями берез в моем саду…», «О, Купавна, идол мой, потайной ларец…»

Купавинские летописцы

* * *

Купавна. Чистая тетрадь.
Купава в торфяном болоте.
И, встреченная на повороте,
с малиновым вареньем мать.

На электричке из Москвы
гостинец привезла для сына:
а вдруг простудится – малина
полезней меда и халвы.

…Натянут до бровей платок, –
не жалятся шмели и осы,
а пчел не глубоки засосы…
Малина в банке – вот итог.

Мы на террасе цедим чай
из бабушкиных с дедом блюдец,
и муравьи, смешной народец,
к варенью липнут невзначай.

Вот так не пофартит ли нам, –
на сладкое, как дети, падки
под коленкором у тетрадки
уснем, засахарившись, мам?


Конец света, назначенный на 19 июля 1999 года

Закончился тридцатиградусный рай
ударами клюва по кровельной жести.
Внизу под окном мой пизанский сарай
насел на забор в неположенном месте.

Пока я тут плотничал, тяга земли
его наклонила как башню к соседу.
Час битый без рифмы сидел на мели,
когда бы не он – подобрал бы к обеду.

Сирень заржавела. Под сырость и хмарь
подставлены листья – раскрыты ладони,
размер трехнакатный, что твой пономарь,
бубнит заунывные ритмы погони.

С листа – на пустые ладони, на звук
предшественницы, соскользнувшей пунктиром, –
лишь только бы выпасть из ласковых рук,
поладив рефреном с назойливым миром,

нацелясь в грибницу. За кубок гриба,
отдавши корням первородную силу.
А из-под земли уже лезет изба
масленка сопливого. Боже, помилуй.

Застыл в изумленьи взъерошенный сад.
Все яблоки вымыты. Воздух подсвечен
предчувствием дня, что птенцом наугад
разбил скорлупу и по замыслу вечен.


* * *

Вновь ни времени и ни пространства
ни всеобщего окаянства
только тени и тент и ты
вызволенная из-под их пяты

Золотые пески и в висках прибой
Не в веках а под веками тут сейчас только мы с тобой
Что останется? – Твой купальник и тела плотная стать
Но до них теперь не доплыть сетьми не достать

О Купавна идол мой потайной ларец
сундукам твоим несть числа (целых два) я давно отец
даже дед а все не забудется ситчик тот
как он мучил меня как тянулся до лета год
Где ж теперь счет приобретений потерь
Запахнулась скрипучая крышка сундука или шкафа дверь
По машинке стучу вижу будто сон наяву
буквочки вылетают оттискиваются я тебя не зову
полонила глаза мои вылинявшая давняя вещь
прямо в сердце вцепилась как рак или клещ
распадаются клетки надломилась грудная клеть
морем вылизан выцвел твой ситчик ведь
где-то ходишь ты тетка матрона – Мадонной была
выцвел ситчик твой вылинял весь добела

Вновь ни времени и ни пространства нет
Не зову тебя да и зачем мне слышать что-то в ответ
с возу памяти что упало тому хана
не зову тебя – звать кого да и на хрена
нас размазал по времени непрерывный фотомонтаж
от ступеней и до темени и на видео в холод и в раж
что бросало тому даже верного прозвища нет
Стало быть невозможен на любые призывы ответ

Золотые пески тента тень и в висках жара
не в веках а под веками
Тут сейчас только мы с тобой

Мне обратно пора


В полнолуние

Нине

Жаль, что утром тебя не увижу,
Не услышу и не обниму.
Опускается вечер все ниже,
Ночь вымарывает синеву.

Появляются первые звезды.
Кто Медведицы выследит след?
На купавах настоянный воздух
Над Купавной качается сед.

Виснут рваные клочья тумана
На ветвях тут и там. А луна
В полнолунье войдя без обмана
Все вокруг освещает до дна.

Открывая за бездною бездну
В каждом из озаренных дворов.
Я рожден и когда-то исчезну
Где-то в сосредоточье миров

Но пока я сижу, как сельчанин,
Ухватясь за перильце крыльца,
На меня, будто я марсианин,
Звездная облетает пыльца.

На лице и плечах серебрится.
Вот в такую же лунную ночь
Я вспорхну, как огромная птица,
Чтобы тягу Земли превозмочь.

И не буду отбрасывать тени
На провалы полян и жилье.
Жаль, что ты не оценишь мой гений,
Что трубил лишь во имя твое.


"Парижские переживания"

(отрывок из поэмы)

– Хочу попутешествовать в Париж, –
с утра твердишь и, выставляя попу,
с подносом по ступенькам сходишь – лишь
осталось прорубить окно в Европу…
Тогда в Купавне, – окна отвори, –
и соловей слетит на подоконник
о Солвейг щебетать, и, се ля ви, –
жук майский вдарит в лоб, чугунный конник.
Не будет шишки. Разве третий глаз
раскроется для стереоскопии.
Господь, придумав, позабыл о нас,
а мы такие чувства накопили…

Со всякой дрянью в голову не лезь,
сейчас не время мудрствовать лукаво.
Еще не можем поселиться здесь
и утром кофе пить или какао
в зависимости от того, какой
диетою Джульетту охмурили.
Показаны Нирвана и покой.
Нам позавидовал бы и Мурильо,
и Пирасманишвили. А Гоген,
к тебе примаслив губы таитянки,
не утерпел бы, вражеский агент,
в Купавну, как в Париж, войдя на танке...


Осенняя терраса

Смеркается. Стоит соседки дом
лицом к лицу. Без занавесок окна.
А у забора листья клена мокнут,
предсумеречным светятся огнем.

Квадратами фанеры дом забит
со стороны дороги. А терраса,
как расчехленный корпус контрабаса, –
невмочь ей – тронут струны – зазвучит.

О чем она начнет повествовать,
слепой Гомер с трудно терпимым слогом,
что благословлены единым Богом,
а Родина нам любящая Мать.

Но кто поверит в святочную блажь,
тем более, что дочь хозяйки в Штатах
давно живет, не помня об утратах,
и нас воспринимает как мираж.

Да, у нее большой забавник муж,
помешанный на наших русских байках,
но в целом, мир давно забыл о лайках,
да и Гагарина уже забыл. Как уж

Отечество юзит на всех путях,
шипит гюрзой, когда его прижучат,
а в школах дети гимн советский учат,
но матери все реже на сносях.

Участок у соседки хоть куда,
дочь лекции читает в Вашингтоне,
как контрабас, терраса глухо стонет,
и каплет с клена на забор вода.


Хмарь

Свернувшись кренделем на стуле,
кот свесил хвост.
На даче хорошо в июле.
Радуги мост
горбом уперся в глубь зенита.
Сырая хмарь
висит, просеяна сквозь сито.
Как пономарь,
бубнит на крыше барабанщик
и в бубен бьет, –
неплохо пропустить стаканчик,
пока он льет,
открыть на всей террасе рамы,
выглянуть в сад –
нет под зонтом на лавке мамы.
…Дела на лад
пойдут – вот-вот случиться чудо.
До сорока
дней и самим дожить не худо.
Ну, а пока
хмарь зарубцовывает раны
печаль-беду,
все кажется, – платочек мамы
мелькнет в саду.
Кот сел на стул, слюнявит лапу,
навел фасон.
В саду на днях увидел папу.
– Жизнь только сон, –
сказал философ. Может, снится
мне эта хмарь –
на Ваши канувшие лица
гляжу, как встарь.


* * *

Ищу грибы в запретной чаще.
Стволы стеною за спиной.
Все чаще сердце бьется, слаще
Замшелый запах торфяной.

Травой укрытая дорога,
Где тень, как клинопись, хитра.
Жар внутреннего диалога
Испепеляющий с утра.

Кольнуло сердце – я исчезну,
И папоротника жар-цвет
В Ночь на Купала, канув в бездну,
Лишь пепельный оставит след.

Какая легкая обуза,
Болтающийся порожняком,
На треть грибами полный кузов,
И иглы под воротником.


* * *

Когда домой от станции иду
вдоль насыпи, по краю водостока,
горит звезда вечерняя высоко
меж листьями берез в моем саду.

Войти в калитку, вечер скоротать,
заметить, как березы постарели,
как ветер, прикасаясь еле-еле,
вдруг начинает кроны их листать,

как будто книгу длинную читает,
чтоб проследить, как движется сюжет
еще не бывших, не свершенных лет,
пока звезда на небе не растает,

пока не начат суматошный день,
и в нем не исчезаешь с головою,
пока плывут березы надо мною
и черную отбрасывают тень,

пока еще не страшно быть в саду,
и кажется, что далеко до срока,
когда звезду, горящую высоко,
меж листьев шелестящих не найду.


Укроп

внуку Гоше

Под абажуром из прошлого времени –
Чудом, висящим на свеженькой даче,
Сколько душевного жара и семени
Скольким раздарено впрок наудачу.

Радует глаз шевеленье укропа.
Дед говорил: «В нем мужицкая сила».
Не разгадала секрета Европа,
Что нас ни разу так и не добила.

Мы поднимались из пепла и пламени –
Живородила укропа корона,
И с сыновьями славянского племени
Совокуплялись дуэнья и донна.

Совы из чащи с глазищами ухали
Вслед казакам с завостренными пиками,
Смяв оборону, натешились ухари
Сладкими стонами, смертными криками.

Под абажуром из прошлого времени
Дорого-любо потомство укропное:
Правнук зачать от укропного семени
Ищет с невестой местечко укромное.


МОЛ, № 5 , 2006
Используются технологии uCoz