О стихотворении «К немецкой речи» писали Омри Ронен, Вяч. Вс.Иванов, Ральф Дутли, Мих.Л.Гаспаров, Павел Нерлер. Тем не менее, некоторые места, в частности, ряд «русской составляющей» (по выражению П.Нерлера) этого стихотворения нуждается в уточнении. Как ни парадоксально, с нашей точки зрения, это касается темы дружбы. Из текстологии, и из мемурной литературы, явствует, что стихотворение посвящение Б.С.Кузину, биологу, новому другу, случайной встречей с которым в Ереване О.М.обязан возвращению способности писать лирические стихи. Это обстоятельство никто не собирается оспаривать. Но эта историко-биографическая ясность в какой-то степени закрыла собой необходимость более пытливого прочтения.
Так, например, М.Л.Гаспаров в комментарии к стихотворению пишет: «посвящение – новому другу, биологу Б.С.Кузину, при нем ОМ как молчаливый Пилад при Оресте» .
М.Л.Гаспаров прочитывает образы Ореста и Пилада как имена героев трагедии Эсхила. В трагедии «Хоэфоры» («Жертва у гроба») у Пилада, обозначенного среди действующих лиц, действительно почти нет текста.
Но не совсем понятно, почему Пилад-Мандельштам собирается оставаться молчаливым рядом с новым другом и его стихами. Ведь в следующей строфе читаем: «Меня еще вербуют Для новых чум, для семилетних боен. Звук сузился. Слова шипят, бунтуют, Но ты живешь, и я с тобой спокоен». «Спокоен» не синоним к слову «молчалив», как вытекает из комментария.
Если пытаться «увязать» образы Ореста и Пилада с теми, кто непосредственно упомянут в стихотворении, т.е. отнести эти строки к Эвальду Христиану фон Клейсту, а не к Кузину, к теме бессмертия поэзии, то тема дружества, связанная с Орестом и Пиладом все равно оказывается избыточной и малопонятной. Между тем она недвусмысленно обозначена во второй строфе «Есть между нами похвала без лести И дружба есть в упор, без фарисейства». Она в полном смысле держит все стихотворение», пронизывает его, несет важную композиционную функцию.
После вставки-воспоминания о «немце-офицере», фон Клейсте, О.М. вновь возвращается к друзьям.
Часть образов кажутся странными, образами из другого ряда, развертывающими совсем другую тему. Если в стихотворении говорится о дружбе Мандельштама с Кузиным, то какое отношение ко всему этому имеет Валгалла? Почему именно Клейст выбран из немецкой поэзии?
|
Скажите мне, друзья, в какой Валгалле Мы вместе с вами щелкали орехи, Какой свободой мы располагали, Какие вы поставили мне вехи? |
Что это за друзья, с которыми «щелкали орехи»? К кому обращается поэт? И почему рядом с этими темными местами соседствует великолепная поэтическая исповедь, чеканное определение себя в поэзии и культуре.
Лирико-биографической исповеди в этом стихотворении посвящены почти половина – из девяти строф - четыре (строфы 5, 7,8,9). Приведем одну из них
|
Когда я спал без облика и склада, Я дружбой был, как выстрелом разбужен. Бог Нахтигаль, дай мне судьбу Пилада Иль вырви мне язык: он мне не нужен. |
Эти строки не могут быть обращены к новому другу, как бы ни была велика его роль в жизни и творчестве О.М. Кроме того, множественное число «мы» «какой свободой мы располагали» вряд ли поэт имеет в виду «натуралистов» - ученых биологов окружения Кузина. Здесь скорее прочитывается, юность, что-то беззаботное «вместе» «щелкали орехи» и давно прошедшее. (В «Египетской марке» - «Хочешь Валгаллу: Кокоревские склады».- т.е. место хранения «душ вещей» ушедшего быта). Разве могут эти строчки относиться к Кузину – современнику Мандельштама?
Немногочисленная правка стихотворения показывает, что мысль поэта шла в сторону укрупнения образов.
В черновых строках этого стихотворения есть следующий вариант, После упоминания имени Христиана Клейста, Мандельштам пишет
|
И прямо со страницы альманаха Он в бой сошел и умер так же складно, Как пел рябину с кружкой мозельвейна. |
В окончательном варианте Мандельштам убирает имя Клейста и оставляет образ поэта-воина «Я вспоминаю немца-офицера: И за эфес его цеплялись розы, И на губах его была Церера», образ предельно обобщенный. Он может коррелировать не только с Клейстом=, а с любым поэтом, который «умер также складно» и столь же складно пел. И о себе поэт говорит, употребляя тот же корень слова. «Когда я спал без облика и склада». Ближайшая ассоциация – складывать (писать) стихи. Дальше идет лирическая исповедь. Ведь стихотворение не только о дружбе, но и о поэзии.
Обращает внимание также фраза «Я дружбой был как выстрелом разбужен».
Б.С.Кузин, начиная свои воспоминания о Мандельштаме, пишет: «Французская революция, как и все другие, конечно, была ужасна. Как и другие, она разнуздала силы зла… Но из всех преступлений той революции самое страшное – убийство Шенье. Самая драгоценная кровь – его. Кровь поэта, любимого Пушкиным и … мной. А убийство Мандельштама?» . Имена Шенье и Мандельштама для Кузина в одном ряду, без каких-либо отвлечений. И сближает их именно трагическая биография, которую хорошо знали и Кузин, и Мандельштам, который, как известно делал заметки о поэзии Шенье еще до революции.
Казнь – один из постоянных мотивов поэзии Мандельштама тридцатых годов. «Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных Я убежал к нереидам на Черное море» март 1931 «С миром державным». Стихотворение «Сохрани мою речь» кончается строчкой «и для казни петровской в лесах топорище найду» 3 мая 1931
В отрывках из уничтоженных стихов «И казнями там имениты дни,… Из раковин кухонных хлещет кровь» 6 июня 1931.
В стихотворении «На смерть Андрея Белого» «Часто пишется – казнь, а читается правильно – песнь». Примеры можно продолжать . Можно сделать предположение, что темами бесед Кузина и Мандельштама становилась тема казни, более, чем актуальная в связи со сталинскими и революционными репрессиями.
Если вернуться к воспоминаниям Кузина, читаем: «Стихотворение Мандельштама «Батюшков», написанное два года спустя, всегда вызывает у меня воспоминание о нашей первой встрече» (стр.163).
О.М. определяет Батюшкова как «горожанина и друга горожан».«Горожанин» - отсылка к рецензии Н.Гумилева на «Камень», где этим словом назван сам Мандельштам.
Стихотворение «Батюшков» кончается образом «переливания снов» «из стакана в стакан» с автореминисценцией раннего стихотворения «Я не слыхал рассказов Оссиана» с их «блуждающими снами». Кроме того, в стихотворении «Батюшков» встречаются выражения «колокол братства», вызывающее в памяти «Тень друга» и определение Батюшкова как поэта «оплаковшего Тасса». Эти образы, также как великолепный ответ Батюшкова «стихов виноградное мясо» найдут продолжение в стихотворении «К немецкой речи».
«Тень друга» Батюшкова помогает, с нашей точки зрения уточнить подтекст стихотворения «К немецкой речи», свести образы Ореста и Пилада и поэта-офицера.
В стихотворении Пушкина «Андрей Шенье» читаем:
|
Зовет меня другая тень, Давно без песен, без рыданий С кровавой плахи в дни страданий Сошедшая в могильну тень. |
Программное стихотворение Пушкина, написанное в преддверии декабристского восстания и посвященное Французской революции, рисующее мирного поэта, ринувшегося в политику и гибнущего за день до падения режима Робеспьера, кончается монологом Шенье
|
Гордись, гордись певец; а ты, свирепый зверь, Моей главой играй теперь: Она в твоих когтях. Но слушай, знай, безбожный: Мой крик, мой ярый смех преследует тебя! Пей нашу кровь, живи, губя: Ты все пигмей, пигмей ничтожный. И час придет… и он уж недалек: Падешь, тиран! Негодованье Воспрянет наконец. Отечества рыданье Разбудит утомленный рок. |
Завершается стихотворение Пушкина словами «Шествие безмолвно. Ждет палач. Но дружба смертный путь поэта очарует. Вот плаха. Он взошел. Он славу именует. … Плачь, муза, плачь!...».
Пушкин снабжает эти строки двумя прозаическими примечаниями, дополняющими биографию Шенье. Примечания Пушкина:
* См. «Ямбы» Шенье. Шенье заслужил ненависть мятежников. Он прославлял Шарлотту Кордэ, клеймил Колло д’Эрбуа, нападал на Робеспьера. Известно, что король в письме, полном спокойствия и достоинства, испрашивал у Собрания права апеллировать к народу на вынесенный ему приговор. Это письмо, подписанное в ночь с 17 на 18 января, было составлено Андреем Шенье. (А.де Латуш)
**В свои последние мгновенья они (Шенье и поэт Руше – И.Б.-М.) говорили о поэзии: после дружбы она была для них самая прекрасная вещь на земле. Предметом их разговора и последнего восхищения был Расин. Им хотелось декламировать его стихи. Они выбрали первую сцену «Андромахи». (А.де Латуш)
Если посмотреть текст трагедии Расина, он также созвучен Мандельштаму в его отношении к «тени друга».
Мы считаем, что в стихотворении «К немецкой речи» Мандельштама Орест и Пилад не мифологические, а литературные. Они из стихотворения Пушкина «Андрей Шенье» и «Андромахи» Расина. И тогда выстраивается цепочка –Дружба Ореста и Пилада, Шенье и его друга Руше, Гумилева – Мандельштама. Рядом с таким Орестом Мандельштам может просить «судьбу Пилада».
|
П и л а д:.. А как я мучился тогда в моем изгнанье! Как ваши горькие оправдывал страданья! Как трепетал за вас, мой друг, все эти дни, Бессильный вам помочь, когда вы там одни! |
|
«Андромаха», Действ. 1, явл.1 (Пер. И.Шафаренко и В.Шора) |
Трагедия Расина кончается убийством Пирра Орестом, самоубийством Гермионы, сумасшествием Ореста.
|
П и л а д: Смотрите, он без чувств! Утихло исступленье. Нам мешкать – смерть. Скорей страдальца унесем., Покуда ярость вновь не пробудилась в нем. |
| Действ.5, явл.5.. |
Таким образом, Пилад остается верен другу и сохраняет разум среди клокочущих страстей. В трагедии Эсхила он также выступает другом и наперстником Ореста, но роль его несколько иная:
|
Орест: Наказ мой прост. Электра пусть домой идет, А вы держите в тайне наши замыслы. Тогда злодеи, хитростью убившие Достойнейшего мужа, в петле хитрости Погибнут сами. Так нам Аполлон вещал, А ведь доныне Локсий не обманывал. Как путник, в чужестранном облачении, Приближусь я к дверям. Со мной пойдет Пилад – Он дому друг, он брат наш по оружию. Мы будем речью подражать фокеянам И на парнасский лад произносить слова. |
|
Эсхил. «Жертва у гроба» Ст.552-562 (Пер. С.Апта). |
|
О р е с т: Пилад, как быть, что делать? Страшно мать убить. П и л а д: А ты забыл о прорицаньях Локсия, О том, какою клятвой ты клялся, забыл? Враждуй со всеми, только не с бессмертными. |
| (Ст. 898-901). |
«Локсий» - «вещающий иносказательно» - прозвище Аполлона.
Таким образом «судьба Пилада» – это не только символ дружбы. Здесь и верность разуму, и верность памяти мертвым, восстановление справедливости (жертва у гроба Агамемнонна), верность бессмертным богам, Аполлону. Но кроме того – способность «вещать иносказательно», «в чужестранном облачении» «на парнасский лад произносить слова». Эти темы и развиваются в стихотворении «К немецкой речи» - попытка «уйти из нашей речи» у Пилада очень серьезно мотивирована. И только если его обеты не будут исполнены поэт молит Бог Нахтигаль! «вырви мне язык: он мне не нужен».
Стихотворение «К немецкой речи» обращено не только к Б.С.Кузину, - Клейст и Кузин, германофил, почитатель и знаток Гете – благородные свидетели, люди чести. Первые строфы - посвящены им. Они - своего рода обрамление того, что является содержанием «книги, которая вам снится». В «книге жизни» Мандельштама - Гумилев, память о нем, об их диалоге, дружбе.
В 1928 году Мандельштам писал Ахматовой: «Знаете, что я обладаю способностью вести воображаемую беседу только с двумя людьми, – с Николаем Степановичем и с Вами. Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервется…» (Ялта, 25.08.1928) .
Мандельштам не мог впрямую писать о последних днях Гумилева, как Пушкин писал о Шенье. В стихах, после упоминания поэта-офицера.О.М. вводит образ соловья, певчую птицу. Бог -Нахтигаль из стихотворения Гейне соловей, который как Христос приносит себя в жертву за всех птиц. Этот соловей, как поэт, певчая птица, после смерти остается живым, не умершим, богом Нахтигалем, к нему обращается Мандельштам дважды. Мы считаем, что в стихотворении «К немецкой речи», этот образ может ассоциироваться только с Гумилевым.
И, наконец, еще одна подсказка - Валгалла. Этот образный ряд в произведениях Мандельштама, с нашей точки зрения, прямо восходит к творчеству Гумилева. Вектор ее указан Гумилевым. Приверженность Гумилева к скальдической поэзии была важна, самобытна и принципиальна для главы акмеистов, о чем он говорил и в стихах, и в устных беседах во время пребывания за границей . В стихотворении «Канцона третья» из сборника «Костер», «Камень» , «Оссиан», «На Северном море»(О да, мы из расы), возникают образы друидов, гельского (ирландского и шотландского) средневековья.
|
|
| «Канцона третья». |
Фраза Мандельштама, поразившая Анну Андреевну Ахматову в 1934 году, по прочтении стихов о кремлевском горце, фраза «Я к смерти готов», – имеет не только буквальный и экзистенциальный смысл. Фраза эта – цитата из драматической поэмы Гумилева «Гондла». (Эту пьесу Гумилев писал в разгар увлечения Ларисой Рейснер, вероятно, ставшей прототипом главной героини Леры – Лаик, днем жестокой красавицы, принимающей образ волка, ночью – любящей и понимающей сестры в облике лебедя. Она губит верящего в Христа Гондлу, но провожает его в последний путь, чтоб он на небесах снял с нее волчьи чары. Своей смертью Гондла побуждает оборотней-мужчин, волков, принять веру Христа).
В «Поэме без героя» Ахматова не разделяет Гумилева и Мандельштама, не настаивает на авторстве кого-то одного в произнесении роковой фразы.
|
|
|
«Девятьсот тринадцатый год». Часть первая. Глава первая. |
«Гумилев последний раз был у Ахматовой в июле 1921 года. Она жила тогда в особняке Волконских на Сергиевской улице, дом 7. По записанному в 1925 году П.Н.Лукницким рассказу Ахматовой, «А.А. повела Николая Степановича < > к темной (потайной прежде) винтовой лестнице, по которой можно было прямо из квартиры выйти на улицу. Лестница была совсем темная, и когда Николой Степанович стал спускаться по ней, А.А. сказала: «По такой лестнице только на казнь ходить»»
В плане биографии Мандельштама можно еще раз привести свидетельство Б.С.Кузина : «По всему, что я слышал от самого О.Э., и от ближайших к нему людей, у меня сложилось мнение, что по-настоящему близким ему другом был только Н.С.Гумилев».
В пользу того, что стихотворение «К немецкой речи» содержится образ Гумилева говорит и дата его написания 8-12 августа 1932 года. Гумилев был расстрелян в августе (24-го) 1921 года. Слова «как выстрелом разбужен» относятся не только к неожиданности знакомства с Б.Кузиным, но и непосредственно к выстрелу в ближайшего друга поэта, уничтоженного «за недоносительство». Полифоническая природа этого произведения строится таким образом. Дружба как понятие и дружба в жизни автора. Обратившись к образам Э.Хр.фон Клейста, погибшего в Семилетней войне и с почестями похороненного русскими офицерами, и Б.С.Кузина – друга ныне живущего – Мандельштам обращается, через посредство Эсхила-Пушкина-Расина-Шенье-Гейне-Клейста и Гёте (о котором «не было известий») – к милой тени – Гумилеву, который для него по-прежнему жив. Это пушкинский принцип двойного портрета: воспоминание, обращенное по сходству чувства. Гумилев на фоне Кузина и всей цепочки поэтов, «аукающихся в вечности» дает картину бессмертия поэзии в истории, несмотря на все потери, «грозы», случающиеся в биографии. «Звук сузился... Но ты живешь, и я с тобой спокоен».
Если в стихотворении «К немецкой речи» О.М. дает образ Гумилева-поэта, «соловья» и «офицера», то в прозе, в частности, в «Египетской марке», он воплощает принципы старшего поэта, реализуя мысль о посмертном росте произведений художника – пишет «Египетскую марку» особым языком, восходящим к принципам поэтики Гумилева.
| МОЛ, № 1 , 2008 |