Лев АЛАБИН     

Застенчивый шторм

(О поэте Аркадии Пахомове)

Аркадий Пахомов – один из основателей СМОГа. У него всего одна тоненькая книжка: «…В такие времена», изданная двадцать лет назад, в 1989 г. Много публикаций в журналах. «Знамя», «Огонёк», «Альманах поэзии», «НЛО», три номера «Континента».
Он из тех поэтов, о которых многие знают (безусловно знают!), но знают больше не только по сти-хам, а по каким-то невероятным историям: по счёту разбитых стёкол, выпитых бутылок, приводов, месяцев в Бутырках. Всё это было уже много раз пересказано, и описано… Даже документальный фильм отснят «Весела была ночь», где главным героем – Пахомов. Теперь о стихах. Только о стихах, о поэзии, и никаких баек. Его стихи не броские. По сравнению с Губановым они просто незаметны. Даже непонятно поначалу что вдохновляет его на стихи. Но озадачивают они капитально. Например, стихотворение «Творчество». Классическая тема. Рука тянется к перу, перо к бумаге, миг и потекут... Творчество, вдохновение это для поэзии всё. Но вот начинает писать Пахомов. (На кухне пишет.)

Kран замолчал, шаги и шторки,
И ритму, тишину уча…

Начинается описание творческого состояния, мы входим в него от строки к строке. Весь кухонный «гарнитур» учит поэта стихосложению… И вот настаёт самый важный этап – к чему всё идёт? Конечно к Олимпам, но не так всё просто…

Вели к тому, что он зевал,
А лист бумаги – писчей, белой, –
Желтел и только раздражал.

Традиционализм Пахомова обломовской закваски. Этот приём называется – «понижение». Если положение Губанова в СМОГе сравнивают с положением Маяковского среди футуристов, то Пахомов по аналогии конечно же – Хлебников. Альтернатива Маяковский – Хлебников хорошо описана. Хлебникову всегда удавалось тихо и негромко посадить своего яркого и громкого друга в лужу.
Вот одна из баек. Маяковский пришел после встречи с полным Георгиевским кавалером и переска-зывает разговор.
«Он мне говорит, что таких как он в России всего 300 человек, а я ему отвечаю, что таких как я всего один!» Все рады энергии и остроумию юного футуриста. Но из угла раздается тихий голос Велемира: «А таких как я, вообще нет». Или такая байка. «Каждый Виктор норовит стать Велемиром» - саркастически замечает Маяковский. «А каждый Вальтер – Скоттом», находится Хлебников, имея в виду, конечно, своего яркого товарища по цеху.

Стихи Пахомова не вписываются в Смогистские ниспровергательные манифесты: Смелость, Мысль, Образ, Глубина.
Его первые стихи начинались как пародии на Губанова. Например, известный «Фрагмент из поэмы Пугачёв».

В начальных числах чайника
На чешуе плеча
Беспечно и отчаянно
Качалась каланча.

Юрию Кублановскому на каком-то этапе своего пути пришлось отречься от Смогистов. Он сам об этом не раз говорил и писал, что агрессивность, настырность Самого Молодого Общества Гениев (СМОГ) с некоторого момента стала его просто отталкивать и пугать. Аркадию Пахомову не от чего было отрекаться, он в самом СМОГе был оппозицией. Причём, более серьёзной и твёрдой оппозицией, чем вся внешняя непробиваемая, глухая стена неприязни.

Вот что пишет, «без вести пропавший» Саша Соколов, о реализме друга своей юности.
«Как бы не одолевал авангард, поэту традиции приличествует соблюдать последовательность, сто-ять на своем. Так сохранит он достоинство, дар, и докажет, что никакая эстетика не исключает другую. Аркадий Пахомов по-прежнему традиционен; словесность его изящна и оригинальна, что и является отчетливым подтверждением вышеизложенной теории».

Поэзия Пахомова – мужественна. Мужество его музы особое. Это мужество побеждённого. Не победителя, а именно побежденного. Эта сторона мужества как-то мало привлекательна, как и сама неудача. При любой неудаче от нас отворачиваются, но Пахомов тут как тут.
Вот он описывает шторм. Конечно мощь! Но и здесь у него мощь особенная, мощь падения!

Огромный, начинённый криком,
глухим желанием упасть…

Но и этого мало. Шторм в конце концов уходит в самого себя, как какой-то неудачник.

Весь там, внутри,
Переодет, перелицован,
Ритмично, как по счёту три,
По выдоху и по поклону
себе.
Сам занятый собой.
В себя ушедший, углублённый,

Цветы. Тоже не самый редкий предмет для поэзии. Тут есть где разойтись поэту…

От флоксов душных ночью
Я задыхаться начал.

Вот тебе на… Опять редкостная неудача! Но зато правда. Или свидание. Судя по характеру поэзии и поэта, она скорее всего не должна придти… И точно.

…тем временем странным, не знающим сроков
Временем тем, как любимая не приходила, не шла…

И не пришла… Так и есть, напрасно ждал. Но этого мало. Время ожидания растягивается до беско-нечности, до Страшного суда. Вместо неё пришла похоронная процессия. Но на героя ничего не действует. Уже и времени нет. А он ждёт.

Так, оставаясь один, размышляя над этим виденьем,
Долго любимую ждал и губами бескровными, ртом
Всё повторял про себя я, нечленораздельно,
Временем тем, возле окон, - не мог различить я – ничто.

Уже всё исчезло, все процессии ушли в небытие (даже похоронные), и кровь обескровилась, уже ничего не различимо, а он чего-то всё ждёт. И помнит о каком-то свидании. И ведь дождётся-таки! Вопреки всему… «Весела была ночь» - стихотворение ставшее заглавным в документальном фильме, посвящённом выживанию русского нонконформизма и давшая всей ленте камертон. Выживание вопреки всему, вопреки здравому смыслу! Выживание, которого никто не ждёт, потому что не видит жизни. Но её видит поэт. Он видит жизнь там, где её нет. И даже ещё больше, как бы и не об этом и пишет.

Шут с ними, в самом-то деле,
Не о них же… браться писать мне стихи.

Есть такая русская присказка: «пусть мне будет хуже». Это не популярно в реформированном обществе обсуждать. Но поговорки прочнее прогресса и реформ, всегда так оказывается в итоге. «Богатство гинёт, а нищета живёт».

Избавь себя от заблуждения,
от затемнения избавь,
не предоставь себя паденью –
меня паденью предоставь.
не изменяй порядка жизни,
забудь походку, речь, лицо –
живи, не умирай, исчезни –
оставь меня, в конце концов.

Вот такая весёлая, такая зековская и такая русская точка зрения.
И он повсюду видит, исповедует этот принцип: жизнь начинается после того, как все махнули на те-бя рукой. И сколько мощи в этом жесте отрицания. Сколько мощи в этом бесконечном падении гиганта. Сколько воли в этом безволии. Сколько решимости в отказе от собственной силы! Только сверхсильный может позволить себе это. Только такой, как сама Россия… Недаром песня «Варяг», в которой воспевается героика гибели, стала у нас главной военной песней. Да и «На сопках Манчжурии», поминает совсем не живых воинов.

Все таки, не удержусь от байки. К Юрию Кублановскому в «Новый мир» пришел какой-то юный на-чинающий поэт и стал расхваливать его стихи, уверяя, что с детства знал их наизусть. Метр современной поэзии благосклонно внимал ему. «Особенно мне нравится – верещал юный поэт, - ваше стихотворение «про кроликов»… И он даже принялся было читать его. Но был остановлен. Вот тут и случился конфуз. Потому что это стихотворение - хит Аркадия Пахомова, и в 60-е годы пользовалось шумным успехом. Нет, нет, Пахомов есть в русской поэзии. Его не забывают. Приведу в конце это стихотворение «про кроликов», потому что самостоятельно вам вряд ли удастся его найти.

Дом

Я скажу: на холме был дом,
Под холмом протекал ручей
А еще я скажу потом,
Что и дом, и ручей – ничей.
А еще я скажу, что луна
По ночам валила плетень,
А еще вам полезно знать,
Что была у плетня тень.
А теперь вам следует сесть
В электричку в зеленой шали,
Электричка такая есть
На одном московском вокзале.
А затем вам надо сойти
Возле поля зубчатой ржи,
Этот дом на холме найти,
Расположиться и жить.
Вы должны завести крольчат,
Двух крольчат – да, вот именно двух,
Вечерами смотреть на закат
И думать, обязательно вслух.
Да еще, но не между прочим,
Не забудьте, пожалуйста, среди прочих хлопот,
Я вас прошу, очень –
Разрешите крольчатам бегать к вам в огород.

* * *

Допоздна не уснуть, до звезды,
До блуждающей балерины,
Что справляет свои именины
На площадке озерной воды,
До звезды.


Допоздна не уснуть, допоздна
может, утро возьмет на поруки
мои странно чужие руки
на пустынной бутылке вина.
Допоздна.

* * *


Осенним листьям следует кружить,
И расправлять морщинистое небо,
Ложиться навзничь бережно и немо.
Затем им должно затвердить урок
о сущности продуктов эфемерных,
с осадками смешаться равномерно
и набираться силы тихо, мирно,
чтобы из них произошел росток.
Так поступить пристало им судьбой,
однако же резонно их стремленье
откладывать прекрасное паренье
и продлевать, и пестовать мгновенья
ушедшей жизни, начатой весной.

Крым


Вечер. После дождя.
Черно-бурая пашня,
А за нею, чуть-чуть погодя, -
Крест и старая башня.
Слева был виноградник,
Пашня – справа,
Вдоль нее сухие ограды,
речка и переправа.
А над всем этим рос закат,
возвышался плавно и строго,
из него-то, из далека,
вытекала дорога.
На дороге был мягкий иней,
он сгущался, но еле-еле.
Мы несли виноград и дыни
и смеялись и что-то пели,
и смотрели по сторонам
и вперед на широкое взгорье,
где закатная тишина,
а за всем этим было море.

Люди


Читают книжки, любят гири
подбрасывать, шутить подчас, -
их много, все они другие,
чем те, что были в прошлый раз,
хотя похожи, я их вижу,
когда куда бы не иду:
дают курить, смеются, дышат,
подметки режут на ходу.
Берут закуски, скажем, к маю,
на случай вспоминают мать, -
так смотрят, так все понимают…
И всех их надо понимать…


МОЛ, № 1 , 2011
Используются технологии uCoz