Под Ростовом, на учебной базе, куда собирали офицеров из разных подразделений, чтобы худо-бедно подготовить их к службе на Кавказе, случалось всякое.
После теоретических занятий, на которых царил Морфей, отважные вояки толпой валили в тир, а после пили немилосердно. Когда на круг шло второе ведро, мир сужался до тесного кольца сидящих за столом героев, а земля качалась, словно палуба в бурю.
— Мы тут всякие лекции слушаем, ерундой разной набираемся, а проку нет… — сетовал дорожный инспектор из Подмосковья лейтенант Дзюбак.
Краснощекий и наглый, с круглой, как шар, коротко стриженой головой, он ходил вразвалочку, по-хозяйски всюду совал нос и в первый же день стащил из общей столовой электрический чайник. Товарищи звали его Гиббоном, по принадлежности к ведомству.
Напротив него сидел капитан Людвиг из отдела ревизии и контроля, за что и получил прозвище Орк. Худое верблюжье лицо, тонкие губы и большие серые глаза отличали его от остальных. В давние времена его предки перебрались в Россию из Европы и обрусели, оправославились, прижились на берегах Волги…
Хотя Орк и Гиббон пили на равных, между ними сразу зародилась неприязнь, какую можно объяснить только чутьем: словно схлестнулись узник и вертухай, переплелись на одной болотной кочке ствол к стволу сосна и береза, или заспорили вдруг балалайка и орган, словно какая-то неведомая вражда разделяла их веками... И внешне и характерами они различались. Орк — высокий и сухопарый, Гиббон — среднего роста и полноват; Орк всегда подтянут, выбрит и чист, Гиббон же в пику ему — расхлябан и неопрятен, Орк на занятиях старательно помечал что-то в блокноте, Гиббон ничего не помечал, а слушал в пол-уха и, явно страдая, косился затуманенным взглядом в окно…
Дни в лагере тянулись однообразно. В ожидании отправки храбрились немногие. Кроме водки особых развлечений не было. Поэтому, когда командированным показали трофейные видеозаписи, о них только и говорили.
— Мы вот тут все спирт хлещем, а они дух тренируют… — продолжал сокрушаться Гиббон. — На войне дух — первое дело… Без духа и танк не стрельнет…
На кассетах, захваченных при ликвидации банды под Аргуном, оказались фильмы о подготовке боевиков в горном районе Чечни. Полсотни раздетых по пояс абреков, стоя на коленях друг перед другом, сцепленные ремнями, намотанными на скрещенные руки, грызлись, как дикие звери…
— Так же хочешь? — спросил Орк, усмехаясь. — Мы ж не волки, а люди… Это пострашней…
Гиббон поднял отяжелевшую голову и уставился на Орка.
— На войне кто больше зверем окажется, тот и победит! — сказал он, коротко ударив кулаком по столу. — Есть возможность убить — убивай! В спину — так в спину, хитростью — так хитростью… Детей, женщин, стариков — всех под корень!.. Тогда и бандиту конец — лишишь его глаз, ушей и хлеба…
Орк опять усмехнулся.
— С народом воевать… — проговорил он спокойно, — многие пробовали…
Гиббон, казалось, не слышал.
— Чтобы победить дикарей, кровь надо лить потоком…. На зверя зверь нужен… За одного нашего десять ченов… Заложников расстреливать…
— Эк ты… — все так же спокойно проговорил Орк. — Они же, как и мы, — россияне…
— Видимость одна!.. — огрызнулся Гиббон. — Понимаем, что к чему… Гнем ченов уже двести лет, а они не гнутся. Потому что — волки, а волка к цепи не приучишь... А мы все возимся с ними, все уговариваем: живите, мол, по-человечески… Хотите заводики вам построим, фабрики разные, чего захотите — все будет, только работайте, вкалывайте, суки, на благо родины… А они чихать хотели на наши заботы!.. У них свое на уме… Мы в космос летаем, а они в каменном веке живут! Так какие ж они нам россияне?..
Водка была допита, закуска съедена, оставалось разбредаться по койкам.
— Мочить их надо, — кипятился Гиббон. — Не то завтра придут америкосы и повтыкают нам ракеты…
— Вам дай волю, вы всех замочите… немцев, чехов, дагов… — Орк снова усмехнулся, — а потом и друг друга… Проходили…
— Тебе то что?! — взорвался Гиббон. — Тебе вообще Россия по хер!.. В тебе и кровь не наша!.. Я сразу учуял: ты — Фриц!.. И фамилия у тебя фашистская: Люд-виг, — процедил он по слогам. — Да таких как ты наши деды…
Орк резко встал, так что стул, на котором он сидел, с грохотом покатился к стене. Гиббон ринулся ему навстречу, опрокидывая посуду. Спирт кипел в жилах.
— Ну, давай, как они! Что, слабо?! — свирепо кричал Гиббон.
— Давай! — багровея, прорычал Орк.
Все повалили наружу.
Широкое ночное небо разлилось над Доном. На горизонте потухали последние отблески заката. Пахло спелыми яблоками. Пиликали цикады. Орк и Гиббон опустились в сырую траву на колени лицом к лицу, товарищи стянули им руки ремнями крест-накрест и отошли в стороны.
Несколько мгновений оба, тяжело дыша, жгли друг друга яростными взглядами. Наконец Гиббон оскалился и рыкнул, но известно: не бойся собаки, которая лает… Орк, не издав ни звука, сделал выпад, которому позавидует иная кобра, и впился зубами Гиббону в пухлую щеку. Словно на собачьих боях, где дерутся двое бульдогов, послышались вокруг одобрительные выкрики. Гиббон взвыл от нестерпимой боли и, отчаянно рванувшись, двинул плечом Орку под кадык. Тот отпрянул, оставив на щеке Гиббона багровые отметины. Набухли вишневым соком и побежали по морде инспектора кровавые ленты. Орк тронул языком пошатнувшиеся зубы и брезгливо сплюнул — ему показалось, что он укусил за бок свинью. Хмель слетел с него тотчас, и ему вдруг стало нестерпимо стыдно оттого, что он, взрослый образованный человек, превратился в зверя, уподобился дикарю и теперь опозорен самым дурацким образом… А если все это дойдет до начальства… Орк поднял взгляд, намереваясь прекратить поединок, но в этот миг Гиббон с нечеловеческим воем ринулся на него, боднул головой в грудь и повалил навзничь. Со стороны казалось будто грызутся двое вурдалаков. Гиббон рычал и, суча ногами, подбирался все ближе и ближе к горлу Орка... И лежать бы капитану с разорванной глоткой, и полетела бы родным в Нижний весть о том, что пал их геройский сын в роковой схватке с врагом… Но последним усилием Орк высвободил из пут левую руку и только это спасло ему жизнь…
Их растащили. У обоих морды были в крови, как у сытых львов.
Утром их отправили в госпиталь. Голова Дзюбака с прокушенной щекой и рваным ухом была похожа на распухшую обмазанную йодом тыкву. Людвиг поплатился перегрызенным в запястье сухожилием.
По дороге, глядя из окна санитарной машины, они впервые ясно увидели величественный и спокойный Дон, серебряною лентой скользящий по бескрайней степи, и высокое удивительно прекрасное небо, громадами ажурных облаков сокрывающее землю от сурового лика творца.