МОСКВА:
- А ну, вставай, каналья! - раздался резкий голос и что-то обрушилось на мою спину.
- "Плеть..." - сразу догадался я и вскочил. Вокруг стояли оборванные грязные люди и, показывая на меня пальцами, смеялись.
- Где я, что такое? - возмущенно и от боли закричал я, - почему вы меня бьете?
- Ты, свинья, слишком много задаешь вопросов, - произнес тот же голос. Он принадлежал надсмотрщику, лощеному типу в черноммундире.
- Как вы смеете меня бить? Я требую начальника! - снова заговорил я.
- Я - твой начальник, - захохотал тип и ударил меня кулаком в челюсть. Я упал, затем вскочил, хотел броситься на своего мучителя.
Внезапно ко мне подбежал мужчина в испачканной желтой краской блузе, очень похожий на того, который совсем недавно подошел ко мне в музее.
- Мсье, не сопротивляйтесь. Идите в круг. Я потом все объясню, - тихо произнес он. Тут же нас окружили другие надзиратели. Они многозначительно переглядывались.
- Покоритесь, мсье, не выпендривайтесь. Се ля ви, - стали раздаваться голоса. Я нехотя подчинился. По команде, вместе со всеми, поплелся по квадратному тюремному двору. Зеленые, скользкие стены окружали меня и от них веяло безысходностью. "Куда я попал? – думал я, но от происшедшего ничего не мог вспомнить. Вдруг осенило. "Ах, да, картины. Я пришел на выставку полотен художников девятнадцатого века. Ходил, наслаждался. Подошел к одной из картин Ван Гога, художника-мессии.
- Тебе нравится эта работа? - вдруг раздался за сзади незнакомый приятный мужской голос. Я оглянулся. Передо мной стоял молодой мужчина в запачканной одежде. Я, улыбаясь, ответил, что еще не рассмотрел ее как следует. Незнакомец изумленно поднял брови, стал пристально всматриваться в меня.
- Что? У меня испачкано лицо? - заговорил я.
- Нет. Просто вы очень похожи на... О, пардон... Неизвестному вероятно стало плохо, он побледнел, схватил меня за плечи и потянул за собой на картину.
- Прогулка окончена, - заверещал надзиратель и щелкнул хлыстом. Заключенные остановились. Я по инерции налетел на впередистоящего мужчину в лохмотьях.
- Что, спятил, приятель, - зашипел тот.
- Простите, задумался.
- Я тебе задумаюсь, собака. Это тебе не Монпарнас и не Елисейские поля, - закричал мужчина и хотел ударить, но подбежал этот, в блузе.
- А ну, не тронь! - закричал он.
- По камерам, - скомандовал надзиратель. - А ты, новенький, - он ткнул меня хлыстом, - иди за мной!
- Погодите, мсье, - горячо заговорил мой заступник. - определите его ко мне. Я очень прошу вас.
Надзиратель смерил мужчину презрительным взглядом, затем произнес:
- Ну ладно, только смотри за ним. Он кажется мне подозрительным.
Вот и камера. Я присел на краешек топчана.
- Простите, - заговорил я, - как вы себя чувствуете и почему мы оказались здесь?
- Мсье, - заговорил мужчина, - прошу извинения. Вы так похожи на моего брата Тео, я даже чуть сознание не потерял.
- Что?! - закричал я, пораженный, - вы приняли меня за Тео?! Так вы Винсент Ван Гог! Боже, как я сразу не догадался! Это происшествие сделало меня тугодумом.
- Да, я Винсент. Что в этом удивительного? Вы же рассматривали мою работу. Я увидел вас. сначала принял за брата, но, когда подошел ближе... Со мной иногда случается такое, но сейчас все отлично. Я виду, вы тоже не в своей тарелке, но это поправимо. Пойдемте, я вытолкну вас обратно.
- Подождите, - сказал я.
Удивительно, вижу живого Ван Гога, разговариваю с ним. Не об этом ли я мечтал, перечитывая "Жажду жизни" Стоуна.
- Знаете, Винсент, как я вам завидую! Ваша жизнь - это пламенное служение искусству. Вы загадка двадцатого века.
Он недоуменно посмотрел на меня и отвернулся. В это время лязгнул запор, дверь отворилась, и на пороге появился человек в белом халате с небольшим чемоданчиком в руке. Он деловито подошел к Винсенту и произнес:
- Ну-с, молодой человек, пойдемте на процедуры. Я мельком взглянул на Ван Гога.
- Нет. Ради Всевышнего, не надо, - прошептал художник. - прошу вас, доктор. У меня нет припадков. Не надо, прошу вас. Это мучительно.
Он посмотрел на меня, моля о помощи.
- Не трогайте его, - заговорил я и заслонил Винсента. - Я - свидетель. У него нет припадков. Уходите.
- Вы кто такой, чтобы здесь командовать? - огрызнулся вошедший. - Бедняге положены процедуры и отойдите в сторону. Он болен. Ведет черти какую жизнь, а вы его защищаете. Прочь. Вы, наверно, такой же полоумный маляр, как и он.
Доктор схватил меня за рубашку, но двери опять отворились, и в камеру ворвались какие-то полубезумные мужчины и женщины. Сразу же поднялся дикий визг. Винсент заткнул уши и забился в угол. Я попробовал их утихомирить, но тщетно. Тогда Винсент достал из-под топча на кисть, в углу отобрал одну из своих работ и закричал:
- Смотрите, господа и дамы. Это мои карти-
ны.
Шум затих и гости исчезли. Остались только я и бедный художник.
- Ничего не понимаю, - спустя несколько томительных секунд проговорил я.
- А что понимать? Их напугала моя живопись. Даже чокнутые арлезианцы и те ее не воспринимают. Горе мне. - Плечи Винсента затряслись. Я подбежал к нему:
- Вы что? Ваши картины прекрасны. Их охотно покупают все музеи мира. Вы великий живописец.
- Разве? - усомнился Ван Гог, но лицо его просияло.
- Какой обман? Ваша работа "Красные виноградники", шедевр, между прочим, продана с аукциона за восемьдесят миллионов франков.
- Ври, да знай меру. Она была продана за сто франков. Я лести не люблю, - вдруг холодно произнес художник. Ударил колокол.
- Это опять на прогулку? - предположил я.
- Нет. Это сигнал к приему лекарств. Доктор Пейрон - большой оригинал. Прием пищи по звуку колокола. Боже, как мне все надоело! Но Тео в Париже, Гоген на островах, и никто меня отсюда не выручит.
- Да, не сладко здесь, - вздохнул я.
- Здешняя обитель очень похожа на тюрьму.
Разве не видишь?
- Так мы в больнице! - воскликнул я. - Мы ходили по больничному двору? Это настоящая тюрьма. И надзиратели, и плеть.
- Пойдем, я тебе что-то покажу, - сказал Винсент и взял меня за локоть. Мы вышли из камеры. Вместо унылого двора перед нами раскинулось хлебное поле. Надвигалась гроза. Крича, носилась стая прожорливых ворон. Птицы летали так низко, что задевали крыльями спелые, налитые колосья. Я тут же вспомнил последнюю работу художника: "Вороны над хлебным полем".
- Видишь, дорога, - прошептал Винсент. - Она уходит в никуда. Вот так и люди. Вышли из ниоткуда и уйдем в никуда. Смерть - это великий жнец.
Он вздохнул. Затем поежился и добавил:
- Я совсем заговорил тебя, прости. Расскажи о себе. Мы недавно познакомились, а уже на ты. Я даже не заметил, как это произошло.
Мой рассказ он слушал внимательно, не прерывая. Только изредка хмурился. Когда я замолчал, он улыбнулся и произнес:
- Да. И тебе не повезло. Печально. У каждого своя жизнь, но дело, которому мы служим, - общее. Искусство не любит ленивых. Еще Ренан говорил: "Чтобы жить и трудиться для человечества, надо умереть для себя".
Внезапно сверкнула молния, ухнул гром. Не дожидаясь дождя, побежали назад. Опять двор.
- А вы где шляетесь? - заорал надзиратель, и плеть со свистом опустилась на наши плечи.
- Вы не имеете права избивать людей! - закричал я и ударил обидчика. На помощь блюстителю подоспели еще несколько надзирателей.
- Не трогайте его! - закричал Винсент и бросился на помощь. Началась потасовка. Кто-то стукнул меня по голове. Я упал...
Очнулся дома. Когда выздоровел, жена рассказала, что принес меня мужчина в испачканной блузе и, осторожно положив на кровать, молча ушел.
- Кто это был? - допытывалась жена, - где ты был? Что произошло?
Что я мог ей ответить?