Прежде чем Россию разгадывать, надо пояснить в чем ее загадочность, или, говоря иначе, надо уточнить, о каких проблемах пойдет речь. В этих очерках мы будем говорить о самом глубоком кризисе в истории страны, который россиеведы обычно называют идейно-идентификационным.
Что означает это сложное понятие на обыденном, повседневном уровне? Сейчас разве что школьник не помнит те времена, когда на каждой стене и на каждом заборе висели лозунги - "Слава КПСС" или "Наша цель - коммунизм". Но наступил август 91, а затем и декабрь. Оказалось, что старым плакатам никто не верит и не хочет их развешивать. Комидеология рухнула, а вслед за этим распалось скреплявшееся ею государство. Сначала крах идеологии вызвал всеобщее ликование, но позднее настроения изменились, возникло разочарование, которое продолжает усиливаться. И дело, конечно, не в том, что нет больше старой, надоевшей власти и обществу демагогии; проблема в ином - не появились новые, нормальные и естественные правила. В стране сложилось положение, которое в народе весьма точно называют беспределом: можно зарплату платить, а можно и не платить; можно послать крепкого, здорового парня в Чечню, а вернувшемуся инвалиду в военкомате объяснить - "Я вас в Чечню не посылал"; можно открыто ограбить всех соотечественников, но назвать это красивыми словами "либерализация цен" и "реформа". Причем то ли решение, то ли забалтывание проблемы некоторые видят в навязывании бессмысленного, осточертевшего спора - что все-таки лучше - старые (лживые - И.Ч.) нормы, (необоснованно - И.Ч.) называемые коммунистическими, или отсутствие всяких правил, (также необоснованно - И.Ч.) называемое демократией.
Вакуум принципов и норм быстро заполнила коррупция. Говоря точнее, на первый план вышел нигде не объявленный лозунг: "Главное - это деньги". Оказалось, что все – и вузовский диплом, и освобождение от уголовного преследования, и высокую должность, и даже любовь можно купить. Причем подлинная цена всех этих приобретений не ноль рублей, ноль копеек, расплачиваться приходится разрушением норм права, человеческой морали и здравого смысла, распадом высших патриотических ценностей. Собственно, в этом и состоит идейно-идентификационный кризис на бытовом уровне.
Теперь о той же проблеме, но с позиции властей. Руководство страны тоже отреагировало на идентификационный кризис, правда, как всегда, с опозданием. Летом 1996 года Борис Ельцин обнаружил, что старые идеи не работают (коммунистическая, монархическая, республиканская), и публично, по телевидению призвал искать новую идею. Тогда же единственное официальное правительственное издание – "Российская газета" – объявило конкурс "Идея для России". Были опубликованы десятки статей ученых, политиков, обычных читателей… Все ждали подведения итогов. Но спустя два года на страницах газеты появилось письмо профессора Воронкова, который посчитал поиск идеи делом не нужным, а подведение итогов конкурса – вредным. Запрет генетики и кибернетики был дополнен мягким запретом на поиск национальной идеи. Между тем, спустя полтора года, новый глава правительства, будущий российский президент - Владимир Путин - вновь публично заявил, что стране нужна новая идеология, и официальный поиск был продолжен теперь уже под руководством Г. Грефа. Был создан центр стратегических разработок, бесплодность поисков которого в сфере национальной идеи нет смысла даже комментировать.
Теперь об идейном кризисе с точки зрения науки. Об идентификационном кризисе отечественные мыслители впервые заговорили не вместе с Ельциным в 96 году и даже не в момент распада СССР в 91-ом. Приближение опасности было осознано в конце ХIХ века. Именно тогда Ф.М.Достоевский, В.С.Соловьев, а за ними и все другие крупнейшие российские мыслители заговорили о русской идее. Характерно и вовсе не случайно, что понятие - русская идея - возникло не в ХII и не в ХVII столетии, а в конце века ХIХ. Как отмечают экзистенциалисты, о смысле жизни человек задумывается лишь на грани ее утраты. Но одновременно актуализируются и все иные социальные проблемы. К идейным основам российского общества и государства обратились у нас тогда, когда эти основы зашатались. Собственно, на стыке ХIХ и ХХ веков в неустойчивое состояние пришла идейная основа всей европейской цивилизации. В первую очередь этот кризис был связан с кризисом христианства. На протяжении почти двух тысячелетий основой мировидения, мерой всех вещей и высшей ценностью был христианский Бог. Нравственность, мораль, справедливость поддерживала идея страшного суда; законность, право, государственность легитимировал принцип богопомазанности правящего лица; творческие поиски в искусстве и литературе часто основывались на библейских сюжетах; самая обыденная, повседневная жизнь вне Бога и церкви представлялась невозможной…
Ф. Ницше на западе Европы первым почувствовал приближение кризиса веры и его приветствовал; понятно, почему друг и единомышленник Ницше Р. Вагнер создал известный музыкальный цикл "Гибель Богов". Одновременно на востоке континента та же проблема открылась Ф. Достоевскому. Однако, перспектива отказа от Бога тревожила его более всего. Устами своего персонажа писатель предупреждал: "Если Бога нет, то все дозволено". А сегодня мы видим, что если все дозволено, не будет и человека…
Говоря в самом общем плане, кризис высших ценностей может преодолеваться двумя способами: либо через их реформирование и выправление, либо через их революционное отрицание. В России, из-за обострения всех социальных противоречий, вызванных участием страны в Первой мировой войне, разразилась февральско-октябрьская революция, приведшая к утверждению второго подхода и линии тотального отказа. На месте старых, утверждались принципиально новые нормы и правила. Но спустя семь десятилетий оказалось что эти ценности не работают и построить на них новое стабильное государство невозможно. А положение, в которое мы попали после 91 года, есть, по-существу, второе издание идентификационного кризиса начала века. Мы вновь убеждаемся в том, что жить без идеи невозможно, причем становится очевидным и другое - не годится идея, которая будет просто кем-то выдумана и навязана. Именно в результате такой искусственности основопологающей идеи мы после 17-го года не выбрались на свободное пространство, а заблудились и теперь опять пытаемся понять, кто мы и каков наш истинный путь, подлинное предназначение. Этот вывод важен сам по себе, ибо он показывает, что в истории есть свои незыблемые закономерности, и если их нарушают, за это приходится очень дорого расплачиваться. Так что заказной “грефовщины”, а тем более какой бы то ни было антиинтеллектуальной цензуры нам уже более чем достаточно. Стране нужен объективный научный поиск.
Повторю – наш способ преодоления идентификационного кризиса или, иначе говоря, - советский маршрут оказался, наиболее неудачным и попросту тупиковым. Однако, в целом, через похожий кризис прошла вся Европа, и почти вся она, "поплутав" 20 - 30 - 40 лет, уже нашла оптимальные решения. В первые кризисные десятилетия общим для многих было то, что отказ от христианского Бога повлек появление бого-заменителей, породил череду вождей, фюреров и дуче. В разных европейских государствах на высшие роли выдвинулись люди, коих объявляли всемогущими и всезнающими, которых не ограничивало ничто: Муссолини и Гитлер, Ленин и Сталин, Франко и Салазар... Парадокс истории заключался в том, что наша победа во II-ой Мировой войне привела к падению тоталитаризма на Западе и к утверждению там демократии. Это и оказалось эффективным выходом из идейного кризиса. У нас же тоталитарный режим законсервировался еще на полвека. Как говорится, победитель не знает, как много он потерял…
Подведем некоторые итоги. Мы начали выяснять, что такое национальная идея, что бывает, когда она попадает в кризисное состояние. Весьма известные ученые и политики высказывались против выявления национальной идеи даже сейчас, когда ее кризис представляется просто очевидным. Поэтому несколько аргументов в пользу такой идеи я все же приведу. Но сначала замечу, что со времен Достоевского, русской и национальной идеей, так уж у нас сложилось, называют вовсе не внутринациональную специфику, а общенациональные, общероссийские ценности. Поэтому сегодня, с учетом произошедших за 100 с лишним лет изменений, правильно говорить не о русской, а о российской идее. На западе сложилась несколько иная терминология. Там нет работ о нацидее, но фактически та же проблематика исследуется в работах об идентичности. Идея - это принципы, на которых выстраивается общность, а идентичность - это параметры самой общности, ее саморавенство (если идентичность сохраняется), или отказ от самой себя (и значит идентичность утрачена). Датская, немецкая, английская идентичность - это равенство, самоподобие, сохранение обществом и государством самих себя. Чтобы сблизить западноевропейское и российское понимание проблемы, исследуемую нами ситуацию уместно назвать анализом идейно-идентификационной основы общества и государства.
Итак, после сделанных уточнений, вернемся к национальной идее. Нужна ли она нам? Приведу лишь несколько тезисов "за". Начну с социологических аргументов. Всякий человек существует, а значит действует как представитель тех или иных общественных групп и объединений. Даже если Вы работаете отдельно от своей рабочей бригады, занимаетесь отдельно от учебной группы, несете службу вдали от воинского гарнизона, Вы все равно входите в эти общности и их представляете. Но что эти общности сохраняет? Они существуют до тех пор, пока существуют общие для них ценности и идеи. Моя общность с читателем, который знакомится с этим текстом, сложилась потому, что нас интересуют одни и те же общие проблемы. Если бы я писал, скажем, о египетских курортах, а не о России, я бы создавал общность с совсем иной аудиторией. Но если бы я прекратил писать или вообще никогда ни о чем не писал, круг читателей либо распался, либо не возник вовсе. Но так формируется не только аудитория, так поддерживается всякая социальная общность. И если в государстве исчезает сплачивающая и образующая идея, оно с неизбежностью идет к дезинтеграции и распаду. Не осознав, кто мы, каковы наши высшие принципы, никакие другие проблемы решать вообще нельзя.
Без правил, без идентичности, без идеи обойтись невозможно. Отвечая на вопрос - какой может быть новая Россия, следует исходить из того, что у нас есть всего четыре возможности, о которых я уже писал в “МОЛ” №1, январь 2001 (в рубрике ХХI век, прогнозы): Новая Россия может стать вторым и едва ли улучшенным изданием СССР (сторонники - КПРФ и др.); Новая Россия может отказаться от всей своей истории, начать свой путь с нуля, при этом, в основном, копируя Запад (сторонники - Союз правых сил и др.); Новая Россия может преодолеть разорванность страны во времени, возникшую после 17 года, - не только раздвинуть железный занавес, отделявший нас от внешнего мира, но и, наконец, демонтировать красный фундамент, вбитый после Октября и оторвавший нас от собственных корней, и самовоссоединиться с Россией дооктябрьской, исторической. Это и есть путь преемства.
Но фактически последние 10 лет нас ведут четвертым странным путем, пытаясь одновременно двигаться и в российском, и в советском, и в западном направлениях. Поэтому в одной столице официально захоронены останки Николая II, а в другой - гостеприимно распахнуты двери мавзолея Ленина, заказавшего его убийство; восстановлен орден Андрея Первозванного и всенародно справлено 80-летие ВЛКСМ и КГБ; с российским флагом пытаются сочетать советский гимн… Однако, жить по принципу "братский привет коммунистам и антисоветчикам", как и стратегия, основанная на лозунге "добро пожаловать, немецко-фашистским оккупантам" - дело абсурдное и бесперспективное.
Не удивительно, что в нашей гуманитарной науке впервые за 70 лет (после евразийства) возникла самостоятельная научная школа, новое научное направление - преемство. Ряд юристов, историков, религиоведов, философов выступают за самовоссоединение с исторической Россией и разрабатывают конкретные алгоритмы такого самовоссоединения.
Я - за самопреемство, за самовоссоединение исторической России.
Наши представления о собственном прошлом основательно искажены и мистифицированы. Не удивительно, что у некоторых людей сохраняется убеждение - дескать, ничего хорошего в нашей истории вообще никогда не было. Многие уверены, что народ у нас был забитый и молчаливый, ведь сам Пушкин написал, что "народ безмолвствует". Правда, миф о забитости трудно увязать с восстаниями Разина, Пугачева, Болотникова, Булавина, с тремя революциями, с партизанским и власовским движением и т.д. Да и Пушкина стоит перечитать, потому что в "Борисе Годунове" народ безмолствует тогда, когда к люду обращается знатный вельможа, он сообщает, что избран новый царь и призывает его приветствовать. А в ответ - тишина, - это же форма русского протеста, а вовсе не конформизм.
Другой популярный миф - мол, Русь всегда пила. По этому поводу замечу, что если сейчас среднегодовая цифра потребления спиртного на одного человека составляет 12 литров, то в начале прошлого века она не превышала 4 литров. Перепевы про дураков и дороги можно слышать постоянно, но сказано это было Гоголем в 30-е годы ХIХ века, а к концу того же столетия наша страна прославилась прокладкой самых протяженных в мире железных дорог! Если другие народы создают про себя позитивные мифы - что они самые трудолюбивые, что женщины у них самые красивые и т.п., то у нас кто-то активно вбивает миф, что на Руси все всегда воруют. Однако, напомню лишь пару фактов. Спустя два года после ухода в отставку премьера С.Витте в 1909 году, последний обратился к Императору с прошением оказать ему материальную помощь! Комментарии, как говорится, излишни. А вот другой, не менее известный факт: полгода комиссия Временного правительства искала финансовые прегрешения низложенной царской власти, но, как известно, ничего не нашла. Так что не стоит нынешнюю ситуацию выдавать за вечную.
Список мифологем можно было бы приводить и дальше, но вернемся к основному для нас сюжету. Для того, чтобы выявить систему ценностей исторической России, автор проделал четыре взаимодополняющих и взаимопроверяющих исследования. Сначала были проанализированы все высказывания о русской идее отечественных писателей, мыслителей, философов. Затем, с точки зрения философии, была проанализирована вся наша история с VIII по ХХ век. Далее специальным социологическим методом - контент-анализом - было исследовано более 1000 русских пословиц из сборника В. Даля. Наконец, были изучены стихотворения о Родине, написанные в ХIХ веке, составлен коллективный поэтический портрет страны, а также выявлено и проанализировано семантическое поле слова "отечество".
В итоге был получен объективный, независимый от автора результат – русская идея, историческая российская система ценностей, которая включала три ключевых начала: православие, собирание земель, переросшее в имперскую политику, и общинный коллективизм. Эти три кита, которые держали Россию, с разных сторон характеризуют основы российской идентичности – основы духовности и веры (православие), основы государственной стратегии (имперская доктрина) и основы ментальности и экономического уклада - миро-общинный коллективизм. Кризис русской идеи заключался в том, что на рубеже ХIХ - ХХ веков все три начала одновременно переставали работать.
Радикальный отказ узкой части общества от веры, а значит от всех существовавших правил, привел к появлению нигилистов, бомбистов, к расшатыванию всех традиционных основ общества и государства. Другая часть интеллигенции, напротив, обратилась к богоискательству и богостроительству.
Собирание земель исчерпало себя к середине ХIХ века, причем западная, самая главная для нас граница, была зафиксирована еще Екатериной Великой в конце ХVIII века и с тех пор почти не менялась, - лишь Финляндия вошла в состав Империи в 1809 году. Изменения на Кавказе и в Средней Азии завершили в 60 - 70-е годы ХIХ века экспансионистский проект, и далее увеличить размеры государства уже никому не удавалось. Более того, учитывая неудачи Крымской войны, Александр II поступил разумно, выгодно продав Аляску американцам. Царь понимал, что в случае необходимости ее вооруженной защиты, России едва ли хватит для этого сил. Необходим был переход от стратегии количественного роста к принципиально новому состоянию качественного развития.
Тут и общинный коллективизм зашатался, поскольку мир (сельская община с ее членами) стал сдерживающим фактором сельскохозяйственного производства. Невысокая производительность в агросекторе, связанная с относительно суровым климатом, у нас традиционно компенсировалась взаимопомощью, взаимоподдержкой, общинной круговой порукой. Но в начале ХХ века в российском сельском хозяйстве появились новые агроприемы, новые удобрения. Напомню, что стоимость применяемой сельхозтехники за первое десятилетие века увеличилась более чем в три раза. В такой ситуации стремление к уравниловке мешало экономическому развитию. Началась столыпинская реформа, которая в первую очередь предполагала расселение общинников на семейные хутора. Социальной основой общества становился не мир, а семья. Вместе с тем и социальная база коллективизма расшатывалась.
Таким образом, зашатались не вчерашние новации, а тысячелетние устои государства. Происходивший на рубеже веков взлет российской духовности – Серебряный век поэзии и великая литература, мировая слава русской оперы, балета, театра, живописи – все это были, в конечном счете, различные проявления поиска новых идей и ценностей. Одновременно шел и активный социальный процесс, выливавшийся в форму бунтов и даже революций. Новые решения вполне могли быть найдены, если бы не вступление России в I Мировую войну. Последнее, как это обычно бывает, не разрешило, а крайне обострило накопившиеся противоречия. И в итоге огромных потрясений страной был взят курс на большевистский выход из кризиса.
| МОЛ, №9-10 , 2001 |