|
И длинной цепью домов за якорем - дном Поторопись, или город сожмет жесть, На повороте весла сонная соль колонн, А под корою век ход прогрызает червь, |
Здесь нет ничего, что можно было бы назвать точным или имеющим границы, хотя именно этот город наиболее точно и резко очерчен. Такое длинное время года, что обычная капля успевает ненадолго повиснуть в воздухе между двумя стенами домов, заставляя их разговаривать мхами и песком, осыпающимся из ненастоящих колонн.
Легко ошибиться и запутаться в расписании - камень всегда тверд, и воздух твердеет тоже возле воды. Такое место схватывает руки - улыбающийся гипс, скатывающийся мрамор. Самое мягкое - речь, самое твердое - вокруг тебя, рука не встречает продолжения или препятствия, если захочешь - пройдешь насквозь. Вода существует всегда там, где ее главное огорчение.
Воздух просторнее, чем земля, вода расступается и заполняет, не сопротивляется, но делает то, что хочет сама. Змея - продолжение воды.
Город, чье продолжение - ступени, текущий во всех направлениях, чье застывание вроде мокрого песка, когда ветер высыхания заставляет рассыпаться ненадолго соединившиеся капли. Вода и стекло, чье содружество терпит огонь, и воздух помешает растворить ветер своих водосточных труб.
Египет сгущает головную боль, Греция - рассеивает.
Бегство в Египет, в глубину черного царства мимо морской поверхности греков и мраморного воздуха Рима. Здесь подземная земля молчит, сама сжимаясь от прочного испуга прошлого. Ее старательно распрямляют верхушкой вверх, удивляя песок способностью к прочности и практичности. Теперь глаза повернуты в темноту, священные животные ударяются об ее острые углы и остаются жить, спеленутые длинными свитками с отпечатками лап и растений. Потом в глубине земля звенит от бронзы и окаменевшего дерева. Эти колокольчики привязывают потом на весла, плывущие по воде в мертвую графику морока, чьи линии образует вода, попадающая вместе с песком в закрытые глаза и губы. Здесь молчат слова тех, кто умер. Их город был здесь вчера, угольным камушком ударяет о дно сосуда, молоко и уголь - пища его богов. Только глаз, спрятанный под веком, может вместить путь, проделанный зрачком. Воздух, дающий голосу время раствориться, еще не настал. Долгое и черное время тоже молчит о своих гибких змеящихся находках. День втекает в ночь медленно и почти неопасно, разрешая записать свою речь острыми и глазастыми знаками - они гребут к югу - к началу горизонта, где живут тени рыб. Мертвые живут там - внутри испуганной кожи змеи. Дом остается вымыслом - временным пристанищем, и только глаз - последний путь, сохраняющий все. В его печали - вся тайная мудрость строгого обычая, не позволяющего засыпать надолго. Река несет черепки глиняной посуды, стягивая к берегам тростник и стекло. Голова запрокинута в ночь - на восток. Древние спят. Земля молчит.
Змеи обходят эти дороги ведущие к лету - тонким серым шнурком сшивают паутину развешанную земляным жителем на просушку. В клюве - радость капля воды (не пей, Аленушка, забудешь брата) - сон непуганых самолетов ночь зеленых ящериц - отчего же так трудно заметить то время пока еще теплая земля и желтое стоит на страже - беличьи кисти - праздник умчат с собой гулкие хвостатые звезды. К тем кто один - твое зябкое натяжение гремящий орешник - любимый спор карандашей и ручек - жалость расскажет вечернюю сказку дочке и сыну. Вечерница, сумеречница пересидит всех твоих гостей - зеркало копит слова и тайные - семь пар железных сапог чтобы найти себя.
Гвозди вбитые в берега мраморные кольца подземной горькой земли сжимают мертвую веретенницу - смутная зависть ко всем ползущим и падающим - там в пещере на ровной колючей стене.
Радость раскачивать пешеходные мосты за спиной лишь воздух каменная память земли
Узнавание - хрупкий предлог деревянной мокрой скамейки слева от тяжелой осыпи фонарного света, чьи запоздалые признания не остановят желтый запах причин и опозданий. Кто так хорошо разведал эти места, кто дал крапивным прикосновениям вырасти до синего цветущего укрытия, прозрачного и ясного растения долгих туманных дождей.
Лишь они придут отыскать эту летнюю память, нечаянную заботу о том, где был твой карандаш и билет, проговаривающий дату отъезда.
И тебе придется заплатить за то, чтобы вернуться - соль и маленькое огорчение, оставленное в другом городе на линии, где отслаивается поверхность.
| МОЛ, №9-10 , 2001 |