В этом году нескольким «силовым» министерствам исполнилось по 200 лет. Мы поздравляем «силовиков» с двухсотлетием со дня рождения неординарно - публикацией фрагмента из книги, написанной человеком не со стороны, а изнутри процесса.
"Книга содержит две повести, написанных автором в то время, когда он в течение нескольких лет находился под стражей в следственных изоляторах Москвы "Бутырка" и "Лефортово".
Тюрьма не только не исправляет людей, но и приносит непоправимый вред их здоровью и интеллекту.
Особенно это касается лиц, которые в ожидании суда долгие годы томятся в следственных изоляторах, т.е. в "тюрьмах", хотя в последствии им, в подавляющем большинстве, приговором суда назначается наказание в виде лишения свободы в колониях различных режимов, а некоторым из них выносятся оправдательные приговоры.
Следственный изолятор (СИЗО) - это тюрьма со всеми ее атрибутами.
Осужденные, находясь в колонии, имеют право работать, а в свободное время гулять в пределах зоны, учиться, заниматься спортом, самодеятельностью, иметь через определенное время свидания на несколько дней с женой или мужем, с родителями. Для этого в колониях имеются соответствующие условия. Дышать свежим воздухом! В СИЗО это исключено. Последствия общеизвестны - это различные тяжелые заболевания из-за недостатка свежего воздуха, скученность в камерах, переполненных в несколько раз. В настоящее время угрожающие размеры принимает заболевание туберкулезом, т.к. в камерах зачастую вместе со здоровыми содержатся лица, больные этим заболеванием.
В заключении в числе прочих содержатся люди, обладающие незаурядными талантами, как в области техники, так и в области искусства и литературы. И только отдельные из них находят в себе силы для воплощения своего таланта в произведениях, создаваемых ими в тюремных условиях.
Одним из таких людей и является автор этой книги Андрей Владимирович Ханжин.
Кроме прозы он пишет и стихи, некоторые из которых вместе со стихами члена Союза писателей России Александра Позднякова - полковника юстиции - вошли уже в опубликованную книжку "Камерная музыка". Слово "Камерная" характеризует то, что эти стихи были написаны ими в камерах СИЗО.
Все действующие лица в этой книге - это реальные люди, одни из которых еще находятся в заключении, а другие уже на свободе.
Некоторые описанные события являются художественным вымыслом автора.
М. В. Любман
Зам. руководителя Департамента
Российской секции "Международного Общества Прав Человека
по защите прав заключенных".
|
"Решетка - это черные кресты Вцепившиеся намертво друг в друга…" |
Бутырская тюрьма никогда не спит. Ей некогда спать. Ей не хватает места для сна. Ей просто не спится... В камерах идет бесконечный процесс жизнедеятельности; в коридорах не дремлют контролеры, в поисках случайного заработка; на сборке, с раннего четырехчасового утра сидят люди, ожидающие выезда в суд. Их накапливают в грязных душных камерах, чтоб потом затолкать в такие же грязные и душные спецмашины - воронки и развести по Московским судам, для получения, различной длины, сроков и вернуться для отбытия оных...
Старый рецидивист Григорий Миронович Кандо по прозвищу Бамбула, был вызван из сборочной камеры одним из первых. Пройдя через процедуру сверения личности с бумагой, его посадили в полупустой еще воронок, который стоял во дворе Бутырки, прямо напротив дверей. Бамбула протиснулся в дальнюю секцию, разделенного надвое фургона и втиснулся на узкую лавочку, между юнцом, говорящим нарочито громко, пересыпая свою речь жаргонными словечками, выученными совсем недавно и черным как закопченный чифирбак негром, нигерийцем, наркоторговцем. Постепенно воронок наполнялся, и уже не было мест на лавочках, а люди все прибывали. Кто-то крикнул конвойному милиционеру: "Старшой, больше некуда!" Но сержант даже не обернулся, продолжая заталкивать и заталкивать. Машина еще не тронулась, а дышать уже было нечем. Вонючий пот, особенный, только тюрьме присущий запах и смрад гнилых, нечищеных зубов смешивались с табачным дымом, и все это висело в железной коробке и впитывалось в кожу, в волосы, в души... Грузинская речь перемешивалась с Московским "аканьем" и волжским "оканьем", обсуждая суды и судей и проклиная матерно и зевая равнодушно. Тут же выяснялись цены на водку и сумасшедшие таблетки, которыми торговали в различных судах сами конвоиры, а так же осуждалась возможность свидания с девушками, которых привозили в суд из отдельной тюрьмы и содержались которые, естественно, в отдельных камерах. Выяснилось, что цены на сексуальные услуги, во всех судах почти одинаковые: сто долларов начальнику конвоя, а с девушками как договоришься... В конце то концов, они тоже не по одному месяцу сидят... Под эти беседы в отсек затолкнули последнего зека, старика, который кашлял, не прикрываясь рукой, и заявил:
- Братки, вы уж извините, у меня тубик... Открытая форма...
Его тут же прижали ногой к захлопнувшейся решетке со словами: "Вон на мусора кашляй!" И после этого воронок тронулся.
Бамбула сидел, уткнувшись головой в чью то задницу, и думал. Ему в одночасье опротивел тот мир, в котором он провел всю сознательную жизнь и теперь он рвался на части, понимая, что срока ему, конечно, не избежать, но и сидеть в этой новой и уже не понятной ему тюрьме, он больше не мог. Бамбула сравнивал мысленно прошлое с настоящим и делал выводы, и эти выводы вызывали в нем чувство еще большей неприязни к окружающей действительности. Да тюрьма на самом деле изменилась, как должно было произойти, и изменения эти соответствовали тому времени, в которое вступила жизнь и полностью не сходилась со всем тем, чем жил рецидивист Кандо все свои тридцать три года тюремно-лагерного стажа...
Нужно прямо сказать, что уголовный мир оказался не готов к принятию тех условий, по которым разыгралась текущая ныне жизнь. Все прежние понятия, которыми руководствовался мир преступный, рухнули, и на смену им пришел хаос. И огромную роль в этом сыграло само, так называемое, преступное общество. Уголовниками стали те, кто в иные дни никогда бы не решился на совершение преступлений. Действительно, если взглянуть не на цифры, а на лица, то становится ясным, что подавляющее большинство людей, только в тюрьме осознают, что же с ними происходит. Те, кому совершенно в тюрьме не место, кто с упоением рассказывает о покинутых деревнях и некормленой скотине, те, кто бредит по ночам ревом фрезерных станков, оказались действующими лицами всяких преступных групп и группировок, не имея ни малейшего представления о том, что их ждет за воротами тюрем и лагерей. Они втянулись в игру, правила которой им не ясны и не понятны, но ложь, окружающая их, уже впиталась в души и жажда легкой наживы, ради которой эти, вмиг поглупевшие граждане, стали совершать жестокие преступления, не покинула их и в тюремных стенах. И кого ему считать для себя авторитетом, если там, в условиях свободного передвижения, ему внушали мысль о том, что могущество его работодателя таково, что ему позволено почти все? Но хозяин, на которого этот "преступник" исправно трудился, ломая оплаченные головы, контрольными выстрелами китайских ТТ, оказался всего лишь мелким купчиком уголовного пошиба и вот он, еще вчера такой непобедимый, сидит в душной камере и с нетерпением ждет раздачи вонючих щей, а его всесильный босс, уже кормит червей на разросшихся московских кладбищах. Теперь ему объясняют совершенно другие вещи, совершенно другие люди и призывают к терпимости и подчинению полному и безоговорочному, но в этом случае уже ни чего не обещают, кроме письменных благодарностей, а он слышит, как перепившая или переколовшаяся братва, за глаза, называет его чертом и гандоном и он это помнит...
Но есть еще другое - столичная молодежь, которой глубоко плевать на законы полуграмотных грузинов, принятые где-то в далеком абхазском ауле в начале ушедшего уже века и навязываемые ему, выросшему на дискотеках. И он тоже не понимает. Прочифиренные туберкулезники уже не ассоциируются в его сознании с образом лидера преступного мира, и ему не нравится, когда его любимую рок-группу называют пидорами, и он уже может заехать по физиономии.
Уголовщина иссякает и вырождается. А на смену ей идут разложившиеся личности, не понимающие ничего, кроме предложенной за преступление денежной суммы... Отсюда зверства. Человек врывается в квартиру, насилует хозяйку и убивает ее за деньги, которые может быть и не находит даже... Кто он? Налетчик? Скорее сексуальный маньяк, но, попав в тюрьму, он считает себя "настоящим гангстером" и хочет пользоваться всеми благами камерного набора и не понимает, почему ему этих "благ" не достается. Опять же злоба и зависть... В какую масть его определить?
Тюрьма вырождается. Миф о тюремной романтике, уже ни на чем не основывается и возникает новый вопрос: кто и за что продался? Все за деньги и идеи не только нет, но и никогда не было! Тюрьма разбилась на мелкие группировки, со своим личным пониманием жизни и преступления. Стадо разбрелось - пастухи в растерянности...
Все это видел Бамбула, и разложение произошло на его глазах и уже никто ему не объяснит, почему и ради чего он, Бамбула, прошедший малолетку, крытую и Северные лагеря, должен следовать указаниям тех, кто давно продал совесть и разум за дозу героина...
Воронок остановился, и Григорий Кандо перестал думать... Пустое это. Конвойный, отложив автомат в сторону, снял с решетчатой двери навесной замок и закурил.
- Дорогомиловский...
Судовой конвой, как всегда не спешил, и прошло не меньше получаса, прежде чем дверь открылась и началась высадка тех, кому предписано было получить свой срок именно в этом районном суде. Бамбула дождался своей фамилии и, протиснувшись сквозь толпу, смог выбраться в милицейский тамбур и перед тем, как спрыгнуть из воронка на землю, протянул судовому конвоиру правую руку, на которой защелкнулся наручник. Его быстро повели в здание суда и все, что успел заметить Бамбула - это стоявшую справа машину "жигули" и женщину возле нее, а слева низкие кустики и автоматчика в нелепом шлеме. Несколько ступеней вниз и вот уже конвоирка Дорогомиловского районного суда, города Москвы. На сегодняшний день Бамбула был первым, но в одиночестве он пробыл недолго. Через несколько минут дверь узенькой камеры вновь распахнулась и в нее, сгибаясь на пороге, вошел длиннющий человек, лет тридцатипяти. Он церемонно поздоровался с Бамбулой, принимаясь выкладывать содержимое своих карманов на узенькую лавочку вдоль противоположной двери стены.