Стихотворение о брошенной поэме

А. Галичу

Эта женщина недописана,
Эта женщина недолатана,
Этой женщине не до бисера,
А до губ моих — ада адова..
Этой женщине — только месяцы,,
Да и то совсем непорочные.
Пусть слова ее не ременятся,
Не скрипят зубами молочными.
Вот сидит она, непричастная,
Непричесанная, ей без надобности,
И рука ее не при часиках,
И лицо ее не при радости.
Как ей хмурится, как ей горбится,
Непрочитанной, обездоленной.
Вся душа ее в белой горнице,
Ну а горница недостроена.
Вот и все дела, мама вишенка,
Вот такие вот, непригожие.
Почему она просто — лишенка,,
Ни гостиная, ни прихожая?
Что мне делать с ней, отлюбившему,
Отходившему к бабам легкого?
Подарить на грудь бусы лишние,
Навести румян неба лётного?
Ничего то в ней не раскается,
Ничего то в ней не разбудится.
Отвернет лицо, сгонит пальцы,
Незнакомо страшно напудрится.
Я приеду к ней как то пьяненьким,
Завалюсь во двор, стану окна бить,
А в моем пальто кулек пряников,
А потом еще — что жевать и пить..
Выходи, скажу, девка подлая,
Говорить хочу все, что на сердце.
А она в ответ: «Ты не подлинный,
А ты вали к другой,а то хватится!»
И опять закат свитра черного,
И опять рассвет мира нового.
Синий снег да снег,
только в чем-то мы
Виноваты все, невиновные.
Я иду домой, словно в озере,
Карасем иду из мошны.
Сколько женщин мы
к черту бросили —
Скольким сами мы не нужны!
Эта женщина с кожей тоненькой,
Этой женщине из изгнания
Будет гроб стоять в пятом томике
Неизвестного мне издания.
Я иду домой, не юлю,
Пять лягавых я наколол.
Мир обидели, как юлу,—
Завели,забыв, на кого.

11 ноября 1964

Осень

(Масло)

Владимиру Алейникову

Здравствуй, осень,нотный гроб,
Желтый дом моей печали.
Умер я, иди свечами.
Здравствуй, осень, новый грот.

Если гвозди есть у баб –
Пусть забьют, авось осилят.
Перестать ронять губам
То, что в вербах износили.

Этот вечер мне не брат,
Если даже в дом не принял,
Этот вечер мне не брать
За узду седого ливня.

Переставшие пленять
Перестраивают горе.
Дайте синего коня
На оранжевое поле!

Дайте небо головы
В изразцовые коленца!
Дайте капельку повыть
Молодой осине сердца!

Умер я, сентябрь мой,
Ты возьми меня в обложку.
Под восторженной землей
Пусть горит мое окошко...

1964

Ночь

У меня волосы — бас
До прихода святых верст,,
И за пазухой вербных глаз —
Серебро, серебро слез.

По ночам, по ночам — Бах
Над котомками, над кроватями.
Золотым табуном пах,
Богоматерью, Богоматерью.

Бога, мама, привел опять –
Наш скелетик невропатолог –
Из ненайденного портного
Вышел Бог, журавли спят.

Спрячу голову в два крыла,
Лебединую песнь докашляю.
Ты,поэзия, довела,
Донесла на руках до Кащенко!

Май 1964

Серый конь

Я беру кривоногое лето коня,
Как горбушку беру, только кончится вздох,
Белый пруд твоих рук очень хочет меня,
Ну а вечер и Бог, ну а вечер и Бог?
    Знаю я, что меня берегут на потом
    И в прихожих, где чахло целуются свечи,
    Оставляют меня гениальным пальто,
    Выгребая всю мелочь, которую не в чем.
Я стою посреди анекдотов и ласк,
Только окрик слетит, только ревность притухнет,
Серый конь моих глаз, серый конь моих глаз,
Кто-то влюбится в вас и овес напридумает.
    Только ты им не верь и не трогай с крыльца
    В тихий, траурный дворик «люблю »,
    Ведь на медные деньги чужого лица
    Даже грусть я тебе не куплю.
Осыпаются руки, идут по домам,
Низкорослые песни поют,
Люди сходят с ума, люди сходят с ума,
Но коней за собой не ведут.
    Снова лес обо мне, называет купцом,
    Говорит, что смешон и скуласт,
    Но стоит, как свеча,над убитым лицом
    Серый конь, серый конь моих глаз.
Я беру кривоногое лето коня.
Как он плох, как он плох,как он плох!
Белый пруд твоих рук не желает понять —
Ну а Бог?
        Ну а Бог?
                Ну а Бог?

Осень 1964