Виноградово (г. Долгопрудный)входит в круг блестящих подмосковных усадеб XVIII века. Она некогда соперничала с соседними Марфиным и Ольговым. Но отвлечемся от архитектурных красот; углубимся в даль столетий. Сопричастность Виноградова русской литературе (правда, косвенная)восходит к эпохе Смутного времени.
Первое упоминание о Виноградове относится к 1623 году. Тогда это была вотчина Гавриила Григорьевича Пушкина, одного из самых ярких представителей “мятежного рода», давшего России великого поэта. В “Борисе Годунове” он вывел на сцену своего неукротимого предка; он причислил последнего к самым замечательным людям “эпохи самозванцев» и в “Начале автобиографии».
Гавриил Пушкин действующее лицо четырех сцен “Бориса Годунова”. Сначала он появляется в Кракове в доме Вишневецкого, где представляет Лжедмитрию I толпу его сторонников; затем в лесу после поражения войск Самозванца под Севском. Особенно велика его роль в финале, где он деятельный эмиссар мнимого сына Ивана Грозного, отворивший ему ворота Москвы. Карамзин так описывает эти события: “Подойдя к Туле, Самозванец из брал двух сановников смелых, расторопных Плещеева и Пушкина, дал им грамоту и велел ехать в Красное Село, чтобы возмутить тамошних жителей, а через них и столицу, Сделалось, как думал. Купцы и ремесленники красносельские, плененные доверенностью мнимого Дмитрия, присягнули ему с ревностью и торжественно ввели гонцов его (1 июня 1605 года) в Москву, открытую, безоружную; ибо воины, высланные царем для усмирения сих мятежников, бежали назад, не обнажив меча, а красносельцы, славя Дмитрия, нашли множество единомышленников в столице, мещан и людей служилых, других силою увлекши за собою, некоторые пристали к ним из любопытства. Сей шумный сонм стремился к Лобному месту”. 2 Поднявшись на Лобное место, Пушкин прочел грамоту Самозванца и тем подал сигнал к бунту. Перечитав последние сцены “Бориса Годунова”, убеждаемся, что поэт строго следует по стопам историка.
Лжедмитрий I высоко оценил заслуги Гавриила Пушкина. Новый царь сделал его думным дворянином, великим сокольничим. Владелец Виноградова стал одним из самых приближенных к Самозванцу людей. Однако после гибели его Гавриил Пушкин сменил ориентацию. Он не примкнул к Тушинскому вору, а, наоборот, активно выступил против последнего. Он принял деятельное участие в избрании Михаила Романова на царство. Свою жизнь, полную ратных трудов, Гавриил Пушкин окончил в 1639 году.
В эпоху Петра I Виноградовым владел Матвей Степанович Пушкин. Он навлек гнев царя тем, что был противником посылки молодых дворян на учение за границу.
Его сын Федор Матвеевич один из главных участников заговора стрелецкого полковника Циклера. Заговорщики намеревались убить Петра I на пожаре 22 января 1697 года. Однако их злоумышление было раскрыто; Циклер, окольничий Алексей Соковнин и стольник Федор Пушкин были казнены 4 марта того же года в Преображенском. “За вину сына” Матвей Степанович Пушкин был выслан в Енисейск “с лишением чести”. Поэт писал в “Моей родословной”:
|
Упрямства дух нам всем подгадил. |
Пушкины владели Виноградовым до 1729 года. Прошло совсем немного времени
|
и что ж осталось |
В конце XVIII века Виноградовым владел бригадир Иван Иванович Бенкендорф отставной суворовский вояка. Он был человеком, знавшим толк в жизни. Под пару ему была и супруга Елизавета Ивановна. Московский дом Бенкендорфов около Страстного монастыря был знаменит на вся первопрестольную столицу своим хлебосольством. Впрочем, там царило не просто бездумное веселье. В архиве Виноградова есть любопытный документ, а именно список близких знакомых Бенкендорфов. В этом списке 77 фамилий. Конечно, здесь вся московская знать: Голицыны, Татищевы, Загряжские; но в глаза, прежде всего, бросаются другие фамилии: Карамзин, Дмитриев, Херасков, Крылов, Вяземский. Супруги Бенкендорф любили и понимали литературу. В своем московском доме они создали своего рода салон, где живо откликались на новинки отечественной словесности. Виноградово стало одной из подмосковных литературных усадеб. Но прекрасное соседствует с трагическим. И. И. Бенкендорф был любимым дядей печально знаменитого шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа злого гения русской литературы пушкинской эпохи.
В числе знакомых Бенкендорфов упомянут Крылов. 1790 е годы были переломным периодом его жизни. Совсем недавно он популярнейший журналист; “Почту духов” прочитал весь Петербург; ; при дворе язвительного сочинителя этой потусторонней переписки ставили рядом с Радищевым. Гром не мог не грянуть. По преданию, сама Екатерина II на аудиенции, данной Крылову и его соавтору Клушину, посоветовала им на время покинуть столицу. Крылов отправился в странствования по России, бросая якорь в домах меценатствующих богачей; на некоторое время он нашел приют и в Виноградове. Наиболее близок он был с Бенкендорфами в 1793 95 годах.
В Виноградове Крылов жил анахоретом. Он погрузился в изучение итальянского языка, мечтая читать в подлиннике Метастизио. Кроме того, Крылов много рисовал и музицировал на скрипке. Отголоском подобных занятий стали стихи к Е. И. Бенкендорф, посланные ей вместе с портретом Екатерины II, который Крылов скопировал пером с гравюры (портрет неизвестен):
|
Махнув рукой, перекрестясь, |
В письме, сопровождающем стихи, Крылов не менее красноречив: “Говорят, что Аристотель был едва не проклят всем афинским собором за то, что он женщине приносил приличные Церере жертвоприношения. Я не язычник, но если б изобразить все почтение, которое я к вам чувствую, то бы попал я под один приговор с Аристотелем, и всему бы этому виною были ваши привлекательные, ваши любезные качества, которые всякого, кто вас узнают, вводят точно в опасность сделаться идолопоклонником.
Я не могу вспомнить тех минут, которые случалось мне у вас провесть, чтобы не оглядываться к Москве, как верный магометанин, возвращаясь с поклонения, набожно оглядывается к Мекке. “Вот лесть!” скажите вы, и я знаю, что тот, кому случится увидеть мое письмо, будет бранить меня, как льстеца, но зато я надеюсь, что те, которые увидят вас, будут точно за меня стряпчими в этом деле. Но я позабываю, что воображение о ваших достоинствах завлекает меня в похвалы, которые не кончатся, если я дам себе волю, а вы их столько, , столько слышите!”3, Конечно, в этих словах много от стереотипов “галантного века”, но нельзя не расслышать и искренней благодарности за поддержку и приют в тяжелую минуту жизни. Крылов боится надоесть своим “Иеремииным плачем”. Его постоянно посещают воспоминания о недавних бедах. Само же письмо “случай пустыннику, который рад, сыскавши первый случай, говорить чувствительному сердцу”. Но лучшим свидетельством того, что Крылов на некоторое время вновь обрел душевный покой, является его попытка вернуться к активному литературному творчеству. Он передал Карамзину, с которым познакомился у Бенкендорфов, ряд стихотворений для задуманного автором “Бедной Лизы” альманаха “Аониды”. Все они были напечатаны в первой части этого альманаха за подписью: И. К въ. Предметом сердечной привязанности Крылова стала маленькая дочь Бенкендорфов Софья. Сохранилась записка писателя к ней: “Я никогда не ходил в Дельфы и не молился крылатым Аммоновым мальчикам. Но вам, голубоглазый ангел, несравненная Софья Ивановна, кланяюсь точно так, как этим крылатым мальчикам кланялись греки. Я знаю, что вы не поймете меня, но для меня лестно, что вам перескажут, что кланяюсь вам, как ангел”. 4 Свои первые басни “Дуб и трость” и “Разборчивая невеста” Крылов опубликовал с посвящением “С. И. Бкндрфвой” ((т. е. С. И. Бенкендорф). Они были напечатаны в журнале “Друг юношества” ((№ 1 1806). Любимица Крылова получила от него, помимо нравственных, также и творческие уроки. В детстве она пыталась писать. Ее пробы пера публиковались в журналах “Друг юношества” и “Русский вестник”. В первом из них за 1808 год можно найти десять миниатюр под общим заглавием “Занятия тринадцати летней Софьи Бенкендорф, посвященные любезным ее родителям”. Виноградово “сия столица мира и покоя” упоминается часто. Наиболее интересен маленький рассказ “Переписка двух сестер в сентябре”. Юная писательница повествует о своих именинах, отпразднованных среди “умирающей природы”: “… Сердце мое желало бы выразить тебе все чувства свои, когда я увидела павильон, сделанный для меня в гостиной из дубовых листочков … В вечеру того дня мы играли комедию. На сем простеньком театре первое действую щее лицо была любовь наша к бесценным родителям моим за их попечение об нас. Потом при громе пушек зажжен фейерверк, изображавшийся в покойном пруде нашем. Вот, Пашинька, коротенькое описание моего праздника, никогда незабвенного для меня”. С. И. Бенкендорф умерла молодой, не дожив до тридцати лет (в декабре 1825 года). Таковы “золотые дни” Виноградова.| МОЛ, №2 (23), 2003 |