Он пришел в монастырь, странный, замкнутый и настороженный. Он устал и хотел теплой пустоты. В толстых стенах тлела прослойка раствора среди кирпичей. Он искал свет и пришел в темноту. Первое время он всех чуждался. Его не трогали. Люди плыли вдоль стен как тени. Чаще всего он спал, завернувшись в темноту. Когда свет все же доставал его, он хотел закрыться, спрятаться от него. Руки сводило. Ступни были холодные. Беспомощный, влажный. Инстинкт толкал в сон. Когда он спал, он ощущал все те же сырые ноги, запах плесени и цемента. Камни молчали, люди молчали, и больше всех молчал он.
Сердце раньше болело, неистово бежало. Он просыпался, озирался по сторонам. Иногда его трясло, почти в экстазе, он ждал чего-то. Кровь приливала, напирая на затылок и виски, раздувала вены.Вего затылке колыхался весь мир, поворачивался по окружности на несколько градусов и потом обратно уходил в его затылок. Мир ревел, гудел и тяжело выпускал набранный воздух. Затворник старался отбрасывать эти ощущения. Мысленно он вскидывал волосыназад и скакал верхом. Ветер лил в лицо холодный воздух, он смотрел вниз и вверх, и везде был воздух. Его несло куда-то, он заглушал физическую боль, голод. Он думал, что идет вверх. Иногда забывал об этом. Лошадь останавливалась, и он стопами касался земли и нес себя вперед. Потом был рывок, и он спал в этих стенах. Он все помнил и понимал, но не принимал.Он гасил свет, и был готов осознать, что стояние – тоже свет, такойже полет.
Вначале был страх. Сильный страх. Он ждал проявлений, но их не было. Он дрожал от звуков. Когда упала доска с гвоздями, он чуть не умер. Ему был нужен кокон, не проводящийсвет и звук. Ему была нужна пустота.
Когда он засыпал, ему снились снежинки.Он видел каждую створку их кристаллической решетки. Они падали вокруг него кругами. Потом он осмотрел все свои сосуды, самый маленький сосуд своих глаз. Он становился воронкой, и пространство вокруг него закручивалось по окружности и колебалось. Иногда его затылок швыряло по этой окружности. Иногда он падал в толщу льда, размалывая глыбу в ледяную муку. Он падал, а потом руками ощупывал стены, возле которых спал. Наутро были кровоподтеки, кровь не желала течь по своему руслу. В венах кисло молоко. Когда над головой был свет, безграничный, он падал с ног, катился комком. Воздух клубился, кипел, исходил пузырями. Вокруг кричали чайки, звали за собой, и прыгали лягушата, бурые с крапинками, соскакивали со стен, исчезали. Их было много, он ловил их и гладил пятнистые спинки. Потом они упрыгивали куда-то, прячась от чаек. Чайки трясли крыльями, подлетали к нему, садились на плечо и были готовы клюнуть в лицо. Потом все исчезало. Он оставался один. Одиночество давало передышку, возможность отдохнуть, забыть и это. Это был способ противостоять напору света, который пытался выбить его из щелей, вытащить на открытое пространство, заставить жмуриться и чихать.
Иногда ему казалось, что божьи коровки поедают его пальцы . пальцы исчезали, таяли как воск, прямо на глазах. Потом они брались откуда-то вновь.
Он боялся ходить, пол шатался, он мог бы упасть. Иногда его резко подбрасывало вверх, и он, теряя сознание, летел вверх. Он видел высокие стены, каменный пол и падал вниз. Иногда против своей воли он оказывался на крепостном валу монастыря, его втаскивали туда за ворот. Потом тонкий слой материи расползался, и он падал вниз с отчаянным криком.Он вновь был в своей келье, а лицо . все в синяках. Иногда его подхватывала неизвестная ему сила и бросала на стены. Кровоподтеки зудели и нежелали проходить. Они болели при каждом шаге, был нужен покой и беспамятство. Белое, светлое беспамятство, как облачный мех.
Потом он не мог спать, сначала было жарко, потом холодно, а совсем потом никак. Его мозг видел дрожащую сетку, сотканное простое полотно, больше ничего не было.
Он гнал прочь память, умаляя не приходить и не наносить новых ран. Когда она возвращалась, он врезался зубами в ладонь, пытаясь забыться в боли. Дурные образы окружали его. Женская тень с кудрями и мужской профиль с короткими темными волосами, открывающими затылок. Кто они были – люди или призраки, он не помнил, но шестым чувством осознавал, что они стали причиной его забытья. Он брал деревянный кол и врубался им в их слившуюся плоть, особенно в рельефный затылок.
Когда они уходили, он молился бессловесными губами.
Спад, расширение, сужение и выталкивание. Порыв и опять спад. Похрустывание ребер. Свистящий звук углерода.Легкое покалывание. Покалывание кончиков пальцев. Спазм, отток крови. Раздирающий воздух изнутри. Пульсирование. Пыль на ресницах. Плотный поток. Сверху вниз единой силой.Статично и постоянно, пронизывая, скользя по поверхности вихрями. Диафрагма выдавливала мышцы вперед, падала назад и так несколько раз.
Сизый оттенок. Яблочные синяки под глазами. Бесцветные губы. Альбинос.Колесо по заданной траектории бежало по кочкам петлями. Щупая поверхность кожей, словно пресмыкающееся, всем телом, ребрами, нутром по кирпичам. Переливы-перепады. Отдаленный сбитый ритм и глубокое дыхание.
Незаметное передвижение. Последнее сотрясение и покой. Открытые глаза и грязные ладони. Комета мочи. Струйка – песок нехотя впитывал воду, оставляя вещества более твердые кристаллизоваться. Последняя искра. В воздух ушли пузырьки и пар. Холод стен пересаживался на кожу плеч, локтей. Сильно сводило ступни. Холод въедался, проходя сквозь пыль наружного слоя, просачиваясь по тонким прожилкам, уменьшая объем.
Раньше он думал тысячи мыслей, рвался куда-то. По темным булыжникам. Потом он падал. Засыпал. Ритм становился ровнее. Становилось темнее, но свет не уходил. Дыхание было как весла планомерное по секундам и отталкивание вперед. Колебание одной точки.
Ныли суставы, он ссутулил спину, сжимал руки, вытягивал шею. И снова сон. Длительный.
У него было много забытых снов. В них было солнце, звезды. Красивые прозрачные картинки, хрупкие как бабочки. Он думал, что когда-то видел все это наяву. Но теперь все казалось далеким.
Неужели не было всего этого? Он сожалел. Хотелось думать, что была радость, была жизнь, - звонкая, переливчатая, яркая, мерцающая, открытая. Она должна была быть, ведь он сохранил способность видеть, чувствовать пальцами. Но везде была боль.
| МОЛ, №1 (24), 2004 |