Я сам – как отраженный свет,
Во мне – почти ни складки мрака.

* * *

Герой арены ломает стены,
Стилист искусно плетет роман.
Чей голос слышится нам со сцены,
И кто диктует в тетрадь обман?
Ему – хватает вчерашней пены,
Она – внимает четвертым снам.
Но очень редко Ангел Белый,
А не лукавый слетает к нам.

Сгущает тьма промежуток букв,
Скрывает ритм удар хвоста.
Счастливый автор колотит в бубен,
Перо цепляет узор листа.
Он одержим вдохновеньем тела –
Уже нет дела, чей выдох там…
Ведь очень редко Ангел Белый,
А не лукавый слетает к нам.

* * *

Вавилон, Вавилон –
Я набираю твой телефон.
Не был ли послан тебе врагом
Дурной и больной сон,
Зачем ты оставил язык наш и дом
И ушел в Вавилон?
Там реки – текут, птицы – летят,
Башни с неба глядят.
И люди с улыбкой так говорят:
Мы стали с богами в ряд.

От них не узнаешь, кого любить,
И даже – кого убить.
Они научат, как надо месить,
Или не надо месить.
Но в их ней земле не месится ногам –
Ты утерял благодать.
Как угораздило полубогам
Душу свою отдать?

С этой земли – ты слышал? – почти
Не попадают в Рай.
Это такой, мой друг, прости,
Безблагодатный край.
Ты не гордись, что красив и сыт,
Не думай, что повезло –
Скоро смешает Господь язык –
Землю уже повело.

Вавилон, Вавилон –
Я набираю твой телефон.

* * *

Подождите меня, отец и мать,
Я вас скоро смогу догнать.
Далеко не летите, за семь небес –
Я уже захожу в наш лес.
Листья осенью ярки, как испокон –
Цвет пречистых лесных икон;
Наклонюсь за листом, он мне век знаком,
Вы ведь примете мой поклон?

Подождите меня, отец и мать,
Вечность – что же не подождать?
Ведь до горечи той, что я вам принес,
Я еще не совсем дорос.
Вот когда получу на земле сполна
Той, что вам на двоих дана –
Мы как равные выйдем в знакомый лес,
Ну а там – до семи небес.

* * *

У кошек музыка иная
И мимо – человечий звук,
Они поют с другого края, Им ближе, может быть – паук.
Сидит он, этакий Бетховен
И крутит фугу, словно Бах,
В углу совсем немногословен,
Как кошка или патриарх.
Развесит мух поодиночке –
Его попробуй-ка, услышь!
И лишь сквозняк колышет строчки,
Да тихо подпевает мышь…

Пахра

До лета, глядишь, не помру,
Развеется снежная замять –
И выйду на речку Пахру,
на скрытую ветлами заводь.
Там звуков не слышно других –
Журчанье в древесной запруде;
Там в желтых кувшинках нагих
И лилиях белых, как груди,
Неспешно – ведь все впереди! –
Река, словно девичья шея
Тонка, глубиной до груди –
Затянет меня, ворожея.

Я видел твой плавный изгиб,
Где даже речная крапива,
В которой едва не погиб,
Пышна, зелена и красива.
Там стаи прозрачных мальков,
Подплыв к незабудкам небесным,…
Глядят, не боясь башмаков,
В открытую синюю бездну.

А к ночи взойдет соловей;
Черемуха в клочьях тумана;
И ветром, слетевшим с ветвей,
Овеет лицо мое прана.
И встанет русалка в реке,
Вся в лилиях белых, как груди.
И если б не храм вдалеке –
Остался бы с нею в запруде.

* * *

Проснусь на утренней заре –
Туман выделывает штучки,
Петух горланит кукаре,
Ни облачка вокруг, ни тучки.
Росой покрытый, замер сад,
Но над крыльцом уже висят
Две ранних стрекалки-летучки.

В туман не опуская крыл,
Над речкой ястреб молча плыл,
Как нарисованная птица,
И солнцем полная луна
Совсем не думала садиться;
Венера к ней прикреплена,
Поскольку ведает она,
В какую сторону светиться.

Как чист их отраженный свет –
Уже нигде ни складки мрака,
И петуху поет в ответ
В мажоре верная собака.

Я времени заметил грань
И задержался на крылечке,
Мне хорошо в такую рань
В июле, на земле, у речки.

Чего искал я столько лет?
Какого не хватало знака?
Я сам – как отраженный свет,
Во мне – почти ни складки мрака.