Алексей Соколов

Абдула

Мишку звали Абдула. Началось это в первом классе, а продолжалось и в школе, и в ПТУ. Уж больно не русская была у него внешность. Придя с работы, особенно после законных пятничных выпивонов, отец, бывало, спрашивал его:
— Ну что, басурманин, как жизнь молодая?
Летом Мишка с друзьями гонял на великах по окрестным холмам, оставляя далеко позади родной Земск. Зимой были школа, игра в снежки и долгие лыжные пробежки на пару с отцом. Старший брат Санька к тому времени уже учился в путяге. По вечерам они с батей играли в шахматы и травили анекдоты про Леонида Ильича, а мать смотрела по телевизору новости и шипела на них:
— Тише вы! Еще Мишку научите! Взболтнет в школе, не дай Бог!
Когда родилась Наташка, Абдула знал уже почти все и про пестики, и про тычинки. Разница с младшей сеструхой вышла аж в целых одиннадцать лет. К тому времени все пацаны поделились на своих и тех, что с Путейской улицы. Впрочем, и среди местных случались порою стычки.

Мишка в зачинщиках не ходил, но однажды сломал нос Борьке Лохматому из третьего дома. Повздорили-то по каким-то там пустякам, а кончилось все разговором с директором школы и строгой женщиной в милицейской форме. Отец тогда выдал ему по первое число, но каким-то чудом добился, чтобы на учет в детскую комнату Мишку все-таки не поставили.

Прогулки за городом тоже пришлось ограничить. Не все деревенские допускали на свою территорию. Правда, теперь удавалось забраться намного дальше. Летом между шестым и седьмым классом они доехали аж до Земской плотины.

Объект считался режимным, но с древних времен охранялся из рук вон плохо. Ребята спрятали велики в кустах, а Сенька-еврей показал им дырку в заборе, так что уже через десять минут все сидели на самой верхушке плотины, болтая ногами. Внизу, в лучах вечернего солнца, сверкала вода, ниспадавшая вниз по бетонному водосбросу, и Мишка смотрел на все это, раскрыв рот.
— Надо же! — прошептал он.
— Это что! — с важным видом ответил Борька Лохматый, с которым они к тому времени помирились. — Вот в Африке, говорят, есть такой водопад…

И он начал рассказывать что-то, о чем прочел в журнале «Вокруг света». Знавший все это Сенька, уныло бродил мимо, шпыняя кирпич, Валька увлеченно кидал вниз мелкие камушки, наблюдая как они скачут все ниже и ниже, падая в такую далекую реку. А Мишка слушал. Далекие города, бескрайние водопады, и теплое море, голубое и ровное, потому что в нем отражается небо. Все это впереди. Все это предстоит увидеть, ведь жизнь только еще начинается. И впереди много разного…

Когда Мишка был в восьмом классе, брательник Саня закончил путягу и устроился к отцу на завод, а к Новому году запил. Мать ругалась, устраивала истерики, но все было бесполезно. В девятом классе Лизка из десятого «Б» позвала Мишку к себе домой, когда дома не было родителей... После экзаменов в десятый он не пошел. Подал документы в путягу и перебрался туда вместе с Борькой Лохматым и своим старым прозвищем — так и оставшись Мишкой по кличке Абдула. В училище все смешались. Война улиц к тому времени стихла, а драки если и приключались, то только на танцах, куда приходили еще и девчонки из ткацкого техникума. Путяга осталась в памяти лишь обрывками воспоминаний. Такой знакомый, приятный запах в учебных цехах…
—… Ты же потомственный рабочий, Михон…
…смешной мастер Петрович со своими вечными прибаутками, и промозглая толчея на проходной осеннего завода, когда им вдруг впаяли практику посреди учебного года. А еще Санька три раза влетал в милицию, и комсорг говорил с ним об этом не в лучших тонах… Отгуляв выпуск, они сидели с пивком на плотине. Мишка, Борька и Валька. Сеня к тому времени уже учился в Москве.
— И чо дальше? — похоже, уже в сотый раз спросил Валька.
— Ну, прислонил я ее, — сказала Борька.
— Прямо там?
— Ну, да!

И именно в этот миг, после этих вот слов Мишка понял, что дошел до предела. Осенью будет армия, а потом он вернется и снова пойдет на завод. Будет промозглая проходная и размалеванные Зинки да Галки из заводской конторы. Потом на одной из них нужно будет жениться, появятся дети, прогулки на лыжах в свободные воскресенья, шахматы со старшим сыном и страх, что кто-нибудь из детей запьет, а потом…

Он не такой, не будет у него ни морей, ни водопадов, ни далеких городов, с их манящими и загадочными огнями…
«…Явиться в райвоенкомат 12 ноября…»
— Ну, сынок, не посрами там!
— Ну, чо, салага, готов служить?
— ОТДЕЛЕНИЕ, СТРОЙСЬ!

Это был потолок. Тот предел, после которого он вернется назад, чтобы поведать всем о заброшенной в степи, никому не нужной военной части, глупых армейских шутках и бывалом усатом прапоре Иваненко, которому через Мишку предстоит стать известным в далеком Земске. А Санька, наверно, напьется в честь дембеля брата…
ОНИ пришли к нему через год. Точнее, его вызвали, и это он пришел к НИМ.
— Оцените перспективы. Карьера, о которой можно только мечтать. Не разменная пешка, а офицер высшего класса, — сказали ОНИ. — У вас идеальная внешность, блестящие способности к языкам. Восточное направление для вас это…
Это далекие города, бескрайние водопады, моря, в которых отражается небо, кивал он своей стриженой головой.
— Естественно, что для других вы умрете, — сказала ОНИ.

И он умер. Умер для матери и отца, для Наташки, рыдавшей в обнимку с пустым цинковым ящиком. А для старшего брата Санька к тому времени умер уже весь мир. Агент Абдула не стал ценным кадром, а лишь разменной монетой — прутиком, брошенным в пламя Афганской войны. Но он выжил и стал другим. Ценным, незаменимым и мудрым. Что не позволено лейтенанту — раз плюнуть для подполковника. Однажды, просто так, интереса ради, он навел справки о родном городе. Саня сел, Лизку прирезали — то ли по пьяни, а то ли из ревности. Борька открыл сначала ларек, а потом минимаркет. Валька ушел к крутым, так что Лохматому рэкетиры ни разу не пробовали ломать нос. Ну, а отец… Пенсия небольшая, зато почетный рабочий, а новый директор, присланный из Москвы, очень заботится о заслуженных ветеранах и приплачивает им из своего кармана.

Однажды в 98-ом Мишка побывал на могиле у матери. Была зима, он смахнул с плиты снег и долго рассматривал старую фотографию, сделанную еще в те времена, когда он сидел на плотине и смотрел вниз, на воду, бегущую к их спокойной и неглубокой реке. Потом он встал и пошел по пустынной дорожке кладбища, превращаясь из Мишки обратно в полковника Марова, заместителя командира специальной группы «Билингва» ФСБ России (диверсионно-террористические операции в пределах дальнего зарубежья).

К тому времени у него были свои стажеры. Их надо было учить выживать и бороться, потому, как врагов у страны становилось все больше и больше. У него не было размалеванных Галок и Зинок из заводской бухгалтерии, у него были самые лучшие, самые разные и, конечно, самые красивые женщины. Он был в Лондоне и Багдаде, в Калифорнии и на Ямайке. Он видел и Африканские водопады, и Австралийскую сельву. И он не остался на той плотине, в далеком и неприметном отсюда Земске…
— Положи, урус, — прошипел Шамиль. — Жить будешь!
А он уже жил. И больше не надо. Так что он лишь помотал головой и выдернул из гранаты чеку. Эти ублюдки вздрогнули, а Шамиль завизжал:
— СТОЙ!
— Аллах, — сказал Мишка. — Ни хрена не акбар!

И бросил гранату на пол.