Москвина 5-2005

Людмила Москвина

"Я помню чудное мгновенье"

Когда это было, дай бог память? Где-то в середине или в конце шестидесятых годов. Март Юхин, по прозвищу «генератор идей», принес в редакцию магнитофонную запись с авторского вечера Давида Самойлова и сказал: «Ве-ли-колепные стихи!» Юхин тогда еще был студентом филфака, а у нас на Радио проходил практику. Голова его была набита идеями, и он щедро одаривал ими наш дружный коллектив.

В тот день он восторгался Давидом Самойловым и его стихотворением «Пестель, поэт и Анна». Забегая вперед, скажу, что потом вышла книга воспоминаний Андрея Вознесенского «На виртуальном ветру», и там есть такая фраза: «Даже если бы Самойлов написал только одно стихотворение “Пестель, поэт и Анна”, он все равно остался бы большим поэтом от Бога». Но в ту пору стихотворение еще не было нигде напечатано, автор впервые прочитал его на встрече в Доме литераторов, где оказался Юхин с магнитофоном.

Вот начало:

Там Анна пела с самого утра
И что-то шила или вышивала.

Эта отдаленная песня время от времени отвлекала Пушкина от беседы с Пестелем, что дало тому повод подумать:

...Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но впрочем что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем.

Пушкин же в это время думал о Пестеле:

... Он весьма умен
И крепок духом. Видно, метит в Бруты.

Разговор у них был долгим и острым, говорили о назначениях сословий, о равенстве, о тиранстве, о Петербурге...

И что Россия рвется на простор,
Об Азии, Кавказе, и о Данте,
И о движенье князя Ипсиланти.
Заговорили о любви. — Она, —
Заметил Пушкин, — с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена. —
Тут Пестель улыбнулся.
       — Я душой
Матерьялист, но протестует разум...

Беседа длилась долго. Через какое-то время они простились. Пушкин тотчас записал фразу о РАЗУМЕ И СЕРДЦЕ в дневник, а потом, подойдя к окну, долго провожал взглядом уходившего Пестеля...

...Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал — распевает Анна.
И задохнулся!
«Анна! Боже мой!»

На меня стихи произвели большое впечатление. Придя с работы домой, я открыла томик Пушкина и отыскала «Кишиневский дневник» 1821 года. Стала искать день встречи в Пестелем. У Самойлова: «Стоял апрель...» Нахожу апрель: «2 апреля. Вечер провел у Н.G. — прелестная гречанка...». «3 апреля. Читал сегодня послание князя Вяземского к Жуковскому... Баратынский — прелесть...». «9 апреля. Утро провел с Пестелем: умный человек во всем смысле этого слова». (Фразу о разуме и сердце Пестель произнес по-французски. А у меня в ушах звучал голос Самойлова с магнитофонной записи, где эта фраза произнесена по-русски: «Я душой матерьялист, но протестует разум».) Дальше про Пестеля у Пушкина написано: «Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю...»

Вот и все о встрече. Четыре строки.

Честно говорю, когда я водила пальцем по книге и натолкнулась на слова: «Утро провел я с Пестелем», меня словно током ударило... Как будто я прикоснулась к живой горячей руке, писавшей их. И я увидела двух молоденьких аристократов за беседой, обоим всего за двадцать лет, Павел чуть постарше Александра:

—Позвольте мне чубук, я закурю.
—Пожалуйте огня.
— Благодарю.

Оба они не дожили до сорока — один был повешен, другой — застрелен. Давным-давно уж их нет на белом свете, а тут вдруг ожили на один миг; на одно «чудное мгновенье». Спасибо поэту Давиду Самойлову. И Юхину. Его я на следующий день поблагодарила и поделилась с ним своими переживаниями. Он ответил, что с ним тоже случается нечто подобное, когда он читает Пушкина — то он будто бы видит его, то слышит голос и тогда запоминает слова.
— У меня слуховая память. Вот слушай, — сказал он и продекламировал от начала до конца все длиннющее стихотворение «Пестель, поэт и Анна». Это на другой-то день. С тех пор мы с ним стали друзьями. Нам было интересно вместе работать, ездить в командировки, а потом сочинять вдвоем радиосценарии для передач. Юхин выдавал идеи, как истинный «генератор идей», но и мои предложения поддерживал, похваливал меня, иногда восклицал: «Эврика!». Словом, работа шла весело и надо сказать, мы многому научились друг у друга. А время текло. Шестидесятые годы, семидесятые, восьмидесятые...

Юхин давно окончил Университет, работал в Институте языкознания АН. Женился. Хвалился сыном — контрабасистом. Виделись мы теперь редко. Но первая встреча не забылась...

А у меня подрастал внук... Как-то зимой, — внук тогда учился уже в третьем классе, — мы с ним прогуливались по Тверской и даже сфотографировались на площади на фоне Пушкина (что для меня было тоже довольно приятным «мгновением»).
— А мы сейчас Пушкина в школе проходим, — сказал мой мальчишка.
— Какое произведение?
— Про попа и Балду.
— Ну и как, интересно?
— Угу. Нормально.
— Пойдем домой, я тебе кое-что покажу про Пушкина.

Дома он напомнил:
— Показывай, что обещала.

Достала я сборник стихов Д. Самойлова, изданный «Советским писателем» в 1985 году и свой девятый томик Пушкина, прочитала сначала «Пестеля, поэта и Анну», а потом строчки из «Кишиневского дневника». Прокомментировала соответственно — вот, дескать, смотри, как бывает — несколько слов в дневнике одного поэта через много-много лет побудили другого поэта написать замечательное стихотворение, стихотворение как «живая вода»... Внук заинтересовался, слушал, а когда я замолчала, воскликнул:
—Ну, ба, ты и фана-а-ат!!

А вскоре им в школе задали написать сочинение про Пушкина. Я подумывала, что мой внучек напишет про то, что я ему рассказала — про пушкинский дневник и стихи другого поэта. Ждала. Хотелось прочитать. И вот, наконец, сочинение передо мной.

Сочинение

МОЙ ПУШКИН

Это было очень давно. Пушкин шел рядом и сочинял. Он всегда сочинял, когда мы шли. Когда мы останавливались, Пушкин пел. Шел дождь, и ветер сносил крыши с домов, все разрушал. Остались выситься груды развалин. Вдруг Пушкин вспомнил, что его жизнь уже закончилась, он остановился и запел. А на меня упал последний обломок неба. Я выбрался из-под кусков бетона, и мы пошли дальше, борясь с ветром. Дождь заливает за шиворот, покрывает обгоревшую землю. Пушкин морщится и перестает сочинять. Его сочинения летают вокруг, а Пушкин глядит на развалины, и ветер уносит его мысли туда, куда уже унес крыши. Но Пушкин останавливается и поет. Он поет хрипло и иногда невозможно разобрать слова. Я подхватываю его песню. Духи тех, кто остался с ним, слетаются послушать песнь незнакомого им мира...

А завтра мы пойдем обратно.

Я прочитала и оторопела, хотя ясно чувствовала что-то очень близкое мне. Прочла еще раз и, наконец, поняла... А ведь мальчишка все-таки внял моей проповеди и усвоил главное из стихотворения про Пушкина. Он оживил поэта, которого уже давным-давно нет на свете.

Да, оживил и подружился с НИМ...

P.S.
Позже я спросила у внука, какую оценку он получи за сочинение, Он ответил: «Учительница сказала, чтоб мы писали свободно и думали только о Пушкине, и что отметок ставить не будет».


МОЛ, №5 (35), 2005
Используются технологии uCoz