Первый день Пасхи. Солнышко играет, пробиваясь сквозь только что распустившуюся древесную листву золотистыми лучиками. В заново отстроенной сельской церкви празднично звонят колокола, возвещая всей твари о воскресшем Спасителе. Колокольный звон доносится до слуха охотника, не помышляющего ни о какой молитве. В церкви ему довелось побывать всего один раз — на собственных крестинах, вскоре после которых храм святого Власия строители светлого будущего растащили по бревнышкам.
«Славный должен быть денёк, — размышлял охотник, пробираясь сквозь чащу с видавшей виды двустволкой. — Тепло, хорошо, на небе ни облачка. То-то настреляю сегодня зайцев!»
Но сколько ни бродил он по лесу, зайцы не попадались. Даже ни одна белка не встретилась. Да что белка! Хоть бы ёжик где прошмыгнул, и то идти было бы веселее.
«Что за невезение, куда зверьё запропастилось! Одни пташки знай себе щебечут. А где звери, звери-то где!? Не иначе как в своих норах Воскресение Христово празднуют...»
— Петрович, ты что такой хмурый? Радоваться надо! Христос Воскрес! — с добродушной улыбкой поприветствовал охотника появившийся из-за поворота Лука Демьяныч.
— Воистину Христос!
От неожиданного ответа старичок, шагавший со Светлой заутрени, остановился и слегка присел. Заметив недоумение Луки Демьяныча, охотник решил пояснить, как бы продолжая прерванные раздумья:
— Ну, то есть, ежели бы кто другой воскрес, то все бы так не праздновали.
— Да кто ж другой-то?!
— Мало ли кто. Человек никчёмный, или же, к примеру, осёл.
— Побойся Бога! Разве может осёл воскреснуть?!
— Сам собою, конечно, не может. Но дед мне, помню, рассказывал. Какой-то кардинал, архиерей то есть католический, воскресил осла одной вдовицы. А воскреснувший осёл так своего благодетеля улягал, что тот сам чуть Богу душу не отдал. Читал это дед в записках архимандрита, который по Святой Земле путешествовал. Не то Парфения, не то Порфирия.
«Ох и осёл же ты, Петрович! Да и где твой дед такое вычитал?!» — чуть было не выпалил Лука Демьяныч, но вовремя опомнился: в праздник всех праздников ему совсем не хотелось ссориться.
— Небось, дед-то твой ко Гробу Господню хаживал, раз такие книжки читывал. А ты вот, Петрович, даже на Пасху в церковь не зайдёшь.
— Нет, дед мой овдовел совсем молодым и по обету покойницы бабки ходил в Бар-град, к Николе-Угоднику. А книжки деду наш священник, отец Иван давал читать.
— Ну вот! Значит, уважал отец Иван твоего деда.
— Ещё как уважал! И дед любил отца Ивана в гости приглашать. Вернулся когда из Бар-града, такого понарассказывал! Меня-то ещё на свете не было, а отец кой-чего запомнил. Он тогда хоть и мальчишкой был, но шибко любознательным. Так вот дед говорил про святого италийского, Франциском его звали, как тот волка укротил. Волк-то был дюже хищный — кого ни увидит, тут же и загрызёт. Из домов выходить боялись и скотину взаперти держали. А этот Франциск встретил волка на дороге, да так прямо его и попросил: «Брат волк! Не обижай никого, и тебя никто не обидит. Пойдём со мной в деревню, я скажу, чтобы тебя кормили и о тебе заботились». И надо же — волк послушался!..
— Вот так, Петрович! Стало быть, волк понятливей иного человека бывает. И святость вишь как чует.
— Так-то оно так. Да только отец Иван зачем-то прервал моего деда, вроде как ты меня сейчас, и начал его наставлять: «Ты, Данила, латинскими святыми не увлекайся. Католики — они всё же еретики...» На что дед — а он за словом в карман не лазил — отцу Ивану ответил: «Оно конечно, батюшка, католики может и еретики, но католички — есть даже очень ничего...»
— Эх, Петрович!.. — безнадёжно махнул рукой Лука Демьяныч и заспешил домой.
Охотник же решил снова углубиться в чащу. Часа через полтора в просвете между деревьями показалась залитая солнцем поляна. Присмотревшись, охотник не поверил своим глазам: там, где кончались деревья, на самом краю поляны, возвышался пенёк. А на пеньке спиной к охотнику, сидя на задних лапах и подняв морду к небу, застыл как изваяние огроменный волчище.
«Что за чудеса! Бывает, собака воет на луну. Но чтобы волк, да к солнцу... Да волки вроде бы вообще башку задирать не умеют!» — пронеслось в голове у охотника. Но он поспешил отогнать прочь мешающие мысли. Добыча-то какая! Только бы не промахнуться! Охотник прицелился и выстрелил из левого ствола. Волк даже ухом не повёл. «Выше, выше бери!» — словно повинуясь невесть откуда взявшемуся внутреннему голосу, охотник чуть поднял ружьё и снова нажал на курок. «Неужели опять промазал?!» — охотник уже не удивлялся тому, что двумя выстрелами не спугнул зверя, который продолжал сидеть, словно углубившись в безмолвную молитву.
Охотник перезарядил двустволку, подошёл к волку поближе и почти в упор выстрелил сразу из обоих стволов. Волк не шелохнулся. «Наваждение, что ли!» — подумал охотник и, перехватив ружьё, со всего плеча шандарахнул зверя прикладом по голове.
Волк опустил голову, повернулся к охотнику, пристально взглянул ему в глаза и произнёс:
— Ты что, совсем озверел?!
| МОЛ, №5 (35), 2005 |