Юре

Красная нить,
Нож перочинный.
И полюбить
Неизлечимо.

Так, или в рот,
Или пальчиком жирным…
Не подает
Признаков жизни
Мой телефон.

Небо опять
Стало вдруг узким.
Мне говорят
На английском и русском,

Что, дескать, все –
Мальчик вне зоны.
В руку был сон,
В легких озона
Не достает.

Сквозь злую грусть
Слышится в ухо:
«Ладно, Марусь,
Чем ты не шлюха?»

Нету отве-
Та-ю в сорочке.
Он не поэт,
Но оставил две строчки:
Мне на столе.

Что-то про ток и про колени,
«Синий цветок в банке с вареньем».

* * *

Фиолетовый сумрак берет за горло
Городские скверы. Остается город
У подъезда мокнуть. И пыл наш годен

До такого-то мая. Затем не вместе.
Такое, ты знаешь, бывает раз в месяц.
(Соседка Зина белье повесит,

Ну та, что снизу). Разбужен капелью.
Но это недолго – продлится неделю.
А так хорошо все. И снова верит.

Де-факто – все навалилось скопом,
Сердца в груди осталось столько,
Не различишь уже без микроскопа.

День омрачен внеплановой стиркой.
Как Фрейд научил, мерим по старинке
Расстоянье до счастья длиной ширинки.

Но теперь ввиду открывшейся течи,
Разговор телефонный на целый вечер
Нам в спасенье: люблю. Остальное - при встрече.

* * *

Печальным призраком гуляю по столице.
Улыбка, руку на прощанье, мерить лица.
Встречаться в выходной, читать по пьяни
Стихи по памяти друзьям-славянам.

Луна таращится нахально глазом спелым.
Немного жутко, но на самом деле
Собою быть уже совсем не страшно –
Зовут меня не Марьей и не Машей.

Привет и про дела – так, между прочим.
И друг мой, как и я наверно хочет,
Что б горе горьким было, дружба – крепкой.
За слово держимся как дед за репку.

Ночами Музу стережем в пустых квартирах,
Пьем кофе крепкий, наготове держим лиру.

Вот снова ручка на бумаге пляшет мамбу,
Анапест противостоит хорею, ямбу,
Чернила, всхлипывая, плачут нарочито.
Написан стих и даже вот уже прочитан.

* * *

Этот город со мной на вы-
Ход-ные читать по пьяни
Стихи тебе – тоже пьяному.
«Мойте руки после Москвы,
Или – сразу в ванну,
Умрите, что б все заново».

Злая ночь. Надо мной висит
То ли меч, то ли еще чего.
Шепчешь все, не переставая:
«Отче наш, сущий на небеси…»
И подставляешь лицо пощечине.
Две сигареты и восемь станций до рая.

* * *

Взгляд, путаясь в слезах, скользит со стен,
А в подворотнях прохудился день.
Погода в городе, прикинувшись зимою,
На крыши и дома бросает снег.
По узкой улице знакомый человек,
Ускорив шаг, проходит стороною.

В холодном теле стынет южный пыл –
Бескрайний минус – вот совсем остыл.
И все наоборот: явь стала тайной,
Которой вечность, как уже – давно.
Был скучный вечер – кофе, домино,
А ты хотел, что б эмоци-онально.

* * *

Большая стрелка верно тащит к трем
Январский полдень. Вышедший из моды,
Скучает Джойс в шкафу. В Москве погода
Не успевает за календарем.

Прохладный взгляд упрямо свел на нет
Мой пыл. Спасаюсь сном от скуки.
Что бы увидеть собственные руки
И пристально потом на них глядеть

Во сне. Или – серьезно заболеть:
Надрывно кашлять в крохотной постели,
Испытывать метафору на деле –
Попробовать на ощупь мягкий свет.