Секса в СССР не было, однако рождаемость в первой в мире стране победившего социализма все-таки была. Этот парадокс советской эпохи помнят все люди, рожденные в период хрущевской оттепели. Спрашивается: как же так? Большинство из нас задавались этим вопросом ближе к школе и в ней же, у сверстников или товарищей постарше, находили исчерпывающий, но обескураживающий своей циничностью ответ.
- А ты знаешь, откуда, ты взялась? – нахально спросил у Каринки переросток Пашка Сафронов, подойдя к ней вплотную на перемене первого сентября. Каринка Далинян, сидевшая со мной за одной партой первые недели нашего школярства, ответа на этот вопрос не знала, и за помощью обратилась ко мне. Я охотно просветила ее прямо во время урока, гордая собственными исчерпывающими познаниями в этой области.
От меня мамочка никогда ничего не скрывала, и я точно знала, что дети берутся не из капусты, их не приносит аист, и они не продаются в магазинах, а появляются от большой любви, в результате длинных, нежных поцелуев. Правда до этого мамочка пыталась соврать мне, подсунув хилую версию о цветных таблетках. Дескать, мамы, ждущие девочек, покупают в аптеке розовые таблетки, а желающие мальчиков, соответственно голубые. Но в старшей группе детского сада, во время тихого часа, умело имитируя безмятежный сон, я долго и с интересом слушала рассуждения на тему определения пола будущего ребенка между нашей беременной воспитательницей и молоденькой нянечкой. В результате добытой мной информации, маме пришлось признать ошибочность первичной теории, и быстро найти новый красивый и элегантный вариант деторождения.
Каринку мой ответ смутно не удовлетворил, и уже вечером, второго сентября, она задала этот вопрос своей бабушке. Та в ужасе, колыхаясь могучим бюстом, бросилась звонить родителям, и еле дождалась их прихода, чтобы передать любопытную внучку на руки непосредственным производителям. Отец, наотрез отказался отвечать на бесстыдный вопрос дочери, и нелогично предложил выпороть Каринку, которая до этого знала единственное наказание – запрет на субботнее посещение консерватории. В ответ, Каринка изумленно вскинув густые брови, перевела требовательный взгляд на мать. Та долго мялась и краснела, пытаясь уловить влажными глазами подстреленной серны поддержку на лицах онемевшей в педагогическом бессилии родни, и не дождавшись оной, грамотно пала в постель с приступом мигрени.
Вразумительного ответа Каринка дождалась лишь от деда, и на следующий день, отозвав в сторонку наглеца Сафронова, достойно ответила ему, что лично она взялась из Еревана, а это самый чудесный город на земле, может даже лучше самой Москвы.
Пашка сплюнул на пол, и гаденько усмехнувшись, обозвал ее дурочкой. Нам и самим понятно было, что обе наши версии несколько натянуты, и надо искать более внятный и подробный ответ. К концу первой четверти, я сидела уже с другой девочкой – Катей Ивановой, которая благодаря своему папаше-алкоголику точно и в подробностях знала ответ на интересующий нас вопрос, но сама мне никаких пояснений давать не стала, а лишь деликатно посоветовала: - А ты сходи к Аньке Краморовой. Ее отец три года во Франции работал и такие журнальчики оттуда привез, там все-все подробно сфотографировано. Мальчишки к ней даже в очередь записываются, чтобы посмотреть. Только это долго ждать придется: надо чтоб родителей дома не было, да и очередь у нее уже расписана до самого Нового года.
До встречи с дедом Морозом было еще далеко, и я решила подлизаться к Аньке, чтобы вне конкурса получить доступ к вожделенной информации. Анька Краморова была удивительным существом. Уже в столь нежном возрасте, она презирала людей, признавая лучшие человеческие качества лишь в братьях наших меньших. Выглядела она весьма харизматично: руки сплошь в синяках и царапинах, школьное платье в шерсти, словно спала она не раздеваясь в собачьей будке, а разнокалиберные дырки, редко прихваченные разноцветным мулине на собранных гармошкой колготах, вызывающие у большинства девочек эстетический шок, не волновали ее вовсе. Довольно вялая и инфантильная в школе, она могла развить весьма бурную и кипучую деятельность, если вопрос касался спасения какого-нибудь блохастого котенка.
Анька мне не то, чтобы не нравилась вовсе: я симпатизировала ее веселой активности на переменах и разочаровывалась ее равнодушной вялостью на уроках. В школе она практически спала и оживлялась лишь при виде какой-нибудь живности. И не важно, любовалась ли она экстерьером породистого пса, или наблюдала за проделками крысы в помойном баке, только в эти минуты глаза ее неизменно теплели, и на грубоватом лице расцветала нежная трогательная улыбка, которой никогда не удостаивались представители рода человеческого.
Сейчас она работает кинологом и много лет общаясь с благородными животными лишний раз убеждается в безнадежной отсталости человеческой ветви эволюции.
Ради великого дела просвещения, я купила на сэкономленные от обедов деньги плитку шоколада Аленка, и, несмотря на вопли тонко обойденных мною мальчишек, была выдвинута Анькой в первоочередники.
Когда назначенный Анькой день настал, и я, возбужденная ближайшей перспективой своего сексуального роста, помчалась в Анькину девятиэтажку.
Я конечно знала о том, что Анька держит дома много всяких животных, но такого не ожидала. Едва она открыла дверь с истерзанной когтями дерматиновой обивкой, как меня чуть не свалила с ног убийственная смесь запаха вареной подтухшей говядины и аммиачных испарений. Анька, весело глядя в мои заслезившиеся глаза, бодро пояснила.
- Да, это я скотинке своей варю, не обращай внимания, проходи в комнаты.
Я вошла в коридор, в панике переступив компанию тараканов, неторопливо трусящих в сторону кухни. Навстречу мне деловито вышел общипанный, готовый к варке петух микроскопических размеров. Уродец посмотрел на меня живенькими глазками и внятно спросил.
- Чего хочешь?
Минуты три отдирала меня Анька от косяка, в который я, оцепенев от ужаса вцепилась побелевшими пальцами.
-Да, не бойся ты. Это же попугай, Шурик. Я его у собак во дворе отобрала, вылечила, только он летать перестал, все по полу ходит, под ногами путается. Мать недавно споткнулась, и на него кастрюлю с кипящими щами опрокинула. А я его опять выходила, вот скоро он обрастет перышками, и ты увидишь, какие мы красивые станем.
Анька говорила «мы», как говорят молодые мамочки, хвалясь перед знакомыми успехами своего любимого чада.
Понемногу придя в себя, я машинально отправилась мыть руки, хотя здесь, это явно было лишним. В совмещенном санузле, боковым зрением я вдруг заметила какое-то движение на дне пожелтевшей ванны. Невольно обернувшись, я увидела огромную рыбину, которая лениво чиркала белесым животом по расколотому днищу, распространяя вялым движеньем плавников прокисший запах речной тины. Вытирать руки незатейливой тряпочкой, со свежими отпечатками собачьих лап, я не стала, и отправилась на кухню, где Анька выкладывала кости из огромного оцинкованного бака. Почти в таком же, но гораздо меньшем по объему, мы на даче кипятили постельное белье.
- Ань, а кто это у тебя в ванне?- спросила я, не зная, как подвести одноклассницу к теме, ради которой я и пришла в это уникальное жилище.
- А, это мать с рынка притащила, чтоб зажарить. На майские праздники. А она живая, вот я ее в ванну и определила, мать с отцом ругаются, мыться-то негде, а она и не думает себе помирать, все живет и жиреет, зараза такая!
Я недоверчиво покосилась в окно на пламенеющие багрово-алым листья клена, а Анька радостно продолжала рассказ о своем чудо-юде.
- Мы раньше много воды наливали, так это кит по ночам из ванны выкидываться стал. Я его утром с пола подберу, в воду брошу, он опять оживает. Представляешь, какой живучий!
Я мысленно посочувствовала рыбе с ее неудачными попытками суицида, и аккуратно пристроилась на краешек жирной табуретки, ожидая, когда, наконец, Краморова приступит к моему половому просвещению. Анька носилась по тесной кухоньке, словно осенний сквозняк, раскладывая вонючее варево по разнокалиберным мискам. Вдруг, дверца кухонной полки распахнулась и оттуда, прямо на стол вывалилась черная змеюка.
-А-а-а – завизжала я и пулей метнулась к выходу.
- Да, ты, что? Это же Глафира, ужик просто! – догнала меня Анька, и, подхватив меланхоличную Глафиру за хвост, ловко закинула ее обратно на полку, яростно хлопнув дверцей над моей головой. Тараканы, суетящиеся по кухне, на секунду замерли, оглушенные Анькиным салютом, и снова деловито поползли по стертому линолиуму, деликатно обходя мои ноги. Привлеченные обеденным ароматом к кухне, помимо тараканов потянулась и другая живность: возглавлял шествие попугай Шурик. Он суетливо бежал впереди всех, озабоченно приговаривая на ходу: «Кыш, кыш, паршивцы». За ним, распушив хвосты, шли разнокалиберные коты и кошки. Они, наступая на тараканов, трясли лапками и приседали перед ними в брезгливом книксене. Потом в комнату, внося ужас и панику в плотные ряды прусаков, запоздало прибежали две разнокалиберные дворняги. Мелкая шавка звонко лаяла, а на большой, вцепившись в длинную шерсть розовыми коготками, по цирковому восседала белая крыса. Замыкала обеденный парад черепаха с чернильным пятном в форме Африки на мозолистом панцире.
Сама Анька давя тараканов стоптанными тапками, беспечно замечала
- Хрустят подлецы. Опять в субботу морить буду.
Мне уже давно хотелось зависнуть над полом, а еще лучше, покинуть этот зоосад, но жажда сексуального просвещения была сильней и я решила переждать кормежку в комнате. Это было опрометчивое решение. Оказалось, что кухня была лишь филиалом Анькиного ковчега, а основные многочисленные представители фауны были сосредоточены именно в соседней комнате. Больше всего меня поразил пестрый хамелеончик застывший на логорифмической линейке в тщетных попытках математического визажа и хромая ворона, ловко выклевывающая золотых рыбок из сферического аквариумного мрака.
Вся эта живность не была куплена или приобретена Анькой специально, а самостоятельно и безошибочно находила к ней путь каким-то непостижимым образом: всех их Крамарова лечила, выхаживала, и они не только удивительным образом выздоравливали у нее в этих антисанитарных условиях, но и еще активно плодились и размножались. Именно за этим занятием я и застала двух морских свинок.
- Ань, Ань, у тебя там крысы дерутся! Ты бы разняла их, - поспешила я предотвратить жуткие звериные разборки.
Анька выглянула из кухни, и энергично покрутив пальцем у виска, швырнула мне на колени пачку потрепанных журналов.
-На, вот, просвещайся!
Лишь только я взглянула на глянцевые фотографии, как мне захотелось отбросить подальше от себя эти немыслимые картинки. Но мельком увиденное уже захватило меня, и адреналин, накручивая по спирали ощущение приятной незнакомой тяжести внизу живота, накрыл меня волной томительного жара, заставляя лихорадочно листать замусоленные страницы. И я, боясь упустить даже самые ничтожные детали, забывая моргать и дышать, жадно сканировала всю эту невероятную информацию сухими, суженными от напряжения глазами.
Я уже приступила к просмотру третьего журнала, когда Анька решительно отобрала у меня родник знаний, и бесцеремонно вытолкала на лестничную клетку.
- Кончай зырить, сейчас родичи придут, а я еще Маньку не доила.
Она мотнула головой в сторону балкона и я, инстинктивно чувствуя, что вечернюю дойку неизвестной Маньки мне уже не пережить, послушно скатилась вниз по щербатым ступенькам Анькиной многоэтажки.
Дома, за ужином, я все поглядывала на мамин античный профиль с высоким шиньоном и понимала, что ну, никак не могла моя мамочка заниматься подобными глупостями. Может, конечно, какие-то страшные люди, вроде Гитлера, например, или нашей дврничихи Аськи, и могли делать что-то похожее, но мои мамочка с папочкой точно нет! Версия с разноцветными таблетками выглядела куда более порядочно, но перед глазами все еще мелькали подробности скабрезных фоток, окончательно разрушая стройную мамочкину теорию.
Это явное несоответствие желаемого и действительного, еще долго не давало мне заснуть той ночью, заставляя работать мой детский мозг с удвоенной энергией, и как следствие меня, наконец, осенило! Ну, конечно! Хорошие люди не могут рождаться от подобной фигни, мамочка права! Они появляются только от поцелуев, таких нежных и чистых, какие дарила Ассоль своему Грею, а вот всякие гады, вроде маньяков, убийц или фашистов, как раз и появляются на свет этим дурацким способом. И тогда понятно, откуда берутся такие идиоты, как наш учитель физкультуры, и второгодник Гамалеев.
Рухнувшие было в моей голове основы мирозданья, снова сложились в стройную, логичную конструкцию, и я заснула, наконец, спокойным сном отличницы, одолевшей труднейшую контрольную.
А через пару лет я сама спокойно разобрала удобную, но изначально деформированную теорию межполовых отношений, чтобы сложить ее в дальний уголок моей памяти, и предъявить лучшую, изящную ее часть своему будущему ребенку, когда он задаст извечный вопрос.
- Мамочка, а откуда я взялся?
Лето 2006г
| МОЛ, № 2 , 2007 |