Валентин Ставицкий

Сколько авторов было у "Слова..."

Неутомимый и страстный исследователь средневековой поэмы, писатель А.К. Югов пришёл к убежлению, что творцов её было не менее двух человек. Вот почему он предложил разделить «Слово о полку Игореве Игоря сына Святослава внука Ольгова» на две части: Боянову песню и «Златое слово Святослава». Так и заявлял с высоких трибун конференций и симпозиумов во весь голос:
- «Недопустимо,чтобы величайший памятник мировой литературы превращался в источник ложных сведений по отечественной истории. Отнесение этих строф к Святославу Киевскому есть досадная ошибка!»

Жаль,что ратоборец с ложными сведениями и досадными ошибками кроме призывов ничего не предпринял, не разделил загадочныйй текст по числу предполагаемых им авторов. Паче того, он ополчился на историческую реальность по имени «Троянова земля» и заменил её придуманным понятием «Боянова земля», чем заметно снизил научную ценность сего памятника средневековья. И совершенно напрасно, ибо в позднем тексте «Златого слова…» Святослава Всеволодовича, 1187 года написания, явственно проглядывается двухвековый текст «Златого слова…» Святослава Игоревича 972 от года!

«Не лепо ли нам, братья, начать старыми словесы, - говорится в нём. – трутных повестий о полку Святославове, Святослава сына Игоря, внука Ольгова? Святослав мутен сон видел в Киеве на Горах. –«Всю ночь одевают меня, - говорил. – чёрным саваном на кровати тисовой; черпают мне синее вино с трутом смешанное; сыпят из пустых колчанов неверных советников великий жемчуг на лоно и нежат меня. Уже доски без конька на моём тереме златоверхом. Всю ночь сивые вороны граяли у Плескова. В Поречье с горного склона погребальные сани несутся к синему морю».

И сказали бояре Святославу: - «Уже, княже, туга ум полонила; хощет сокол слететь с отня стола златого, поискати града Тутракана либо испить шеломом Дунаю». Тогда великий Святослав изронил злато слово, со слезами смешанное: - Не любо мне сидеть в Киеве, хощу жить в Преславе на Дунае – там середина Земли моей! Туда текут от грец и злато, и паволоки, и драгы оксамиты; от угры и моравы - серебро и кожухи; от Руси - говяда, меха, мёд и рыбы!

И Святослав Игоревич скрепил ум силою своею и поострил сердце своё мужеством; исполнившись ратного духа, навёл полки свои на Землю Болгарскую за Землю Руськую. Тогда Киевский князь взглянул на узкое солнце и увидел воев своих мглой прикрытых. И сказал Святослав дружине своей: - О дружина моя и братья! Лучше потяту быти, нежели полошену быти; а сядем же братья, на борзых коней да посмотрим хоть на синий Дунай. Ум князя уступил желанию, а охота отведать воды Дуная заслонила ему предзнаменование. - «Хощу, - сказал. – копьё переломить у стен Царьграда; с вами, русичи и болгары, хощу либо голову свою сложить либо шеломом испить воды из Золотого Рога. Пусть вздыбится Дивень – кличет вверху древка, велит послушати: Земле Незнаемой, и Железным вратам, и Тутракану, и тебе, коварный Царьград: - «Иду на вы!» . Святослав вои чрез Дунай ведёт. Уже несчастий его поджидают птицы по дубам; волки вой поднимают по оврагам; лисицы брешут на червлённые щиты. О Русськая земля! Ты уже за шеломами! Кони ржут у Непра, звенит слава в Киеве; трубят трубы над Дунаем – стоят стяги в Переславе! Болгарский царь ждёт Киевского князя. И сказал ему буй тур Святослав: -«Один брат, один свет светлый – ты, Борис! Оба мы – другари! Седлай же, брат, своих борзых коней, а мои-то готовы, оседланы у Киева ещё раньше. А мои-то киевляне – опытные кмети: под трубами повиты, под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы, овраги им знаемы, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли изострёны; сами скачут, как серые волки, ища себе чести, а князю славы». Тогда вступили другари в златое стремя и поехали по чистому полю до Царьграда, беря на щит и разбивая болгарские города, что и до ныне пусты. Солнце им днём путь заступало; ночь стонами грозы птиц будила; рёв звериный встал. Но вышли против русичей и болгаров греци с тьмою воев и устрашили другарей. И сказал Святослав: - «Здесь нам и пасть, братья и дружина! Не посрамим же Земли Руськой, а ляжем костьми, ибо мёртвые сраму не имут!» Яр тур Святослав! Стоишь ты в самой бране, прыщешь на ворогов стрелами, гремишь о шелома мечом булатным! Куда ты, тур, поскачешь, своим златым шеломом посвечивая, там лежат головы царьградские. Рассечены саблями калёными шелома греческие тобой, яр тур Святослав! Какой раны, братья, побоится тот, кто добыл честь и богатство, и града Киева отцов златой стол; своей милой супруги, красной Ласловны, свычаи и обычаи? И исполчились русичи, и одолели греков в сече, и получили с ворога дань великую златом, и поволоками, и драгыми оксамитами. Червлён же стяг, бела хоругвь, червлёна чёлка, серебяное стружие – храброму Святославу Игоревичу! Девицы поют на Дунае, вьются голоса через море до Киева. Но мало русичей с добычей дошло в мирный град Доростол. Тут Киевский князь сказал: - «О братья и дружина! Рано начали мы Болгарской земле мечами обиду творить, а себе славы искать. Идёмте со мною в Русь за воями в помощь!» И поплыла дружина в лодиях по Дунаю к морю, а из моря – в реку Непр, до порогов. Около них русичи червлёными щитами печенежские поля перегородили, ища себе чести, а князю – славы. В дни трутной зимовки начался среди воев глад великий, конскую голову торговали за полугривну. Гибнет в поле Ольгово хороброе гнездо. Далеко залетело! Не было оно в добычу порождено ни соколу, ни кречету, ни тебе, чёрный ворон, печенег поганый. Окружил Руський стан печенежский князь Куря и русичи полегли под стрелами ворога. Один только Святослав, сын Игоря, позвенел своим драгым мечём о шелома печенежские, умножил славу деда своего Олега, а сам под червлёными щитом был прибит печенежскими саблями. Исхотит юна кровь и говорит: - «Дружину твою, князь, крылья птиц приодели, а звери кровь вылизали!» Не было тут сына Ярополка, ни другого – Олега: един же изронил жемчужну душу из храбра тела чрез злато ожерелие. Поганый князь Куря отсёк голову Святослава, сделал из высокого лба чашу, оковал златом и пил из нея хмельную бозу на своих пирах. Рёк Боян исходы на Царьград Святослава: - «Игоря-кагана любимец! Беда телу без головы, тяжко голове без плеч!» Вот мимо какого исторического и литературного сокровища оплошно прошёл А.К.Югов! Не на должной высоте оказались и другие исследователи «Слова…», не заметившие в тексте описания такого важного свидетельства, как солнечное затмение 967 года, предшествующего Первому Болгарскому походу Святослава Игоревича в 968-м году !!! Более решительным и плодотворным проявил себя другой исследо- ватель «Слова о полку Игореве», величайший знаток Киевской Руси Б.А.Рыбаков. Академик весьма убедительно определил не только дату создания одной из частей древнерусской поэмы, но и назвал имя одного из авторов её, киевского боярина Петра Борилавовича. И стоит только удивляться тому, что спорность выводов академика в глазах его оппонентов вызвана, «в частности, специфическим подходом исследователя к тексту «Слова…», как к п о д л и н н о м у историческому документу». Блестящему учёному поставлено в вину и то, что он поменял местами в тексте «Слова..» шесть фрагментов и определил в нём около дюжины смысловых сбоев. Один из сбоев в тексте знаток Киевской Руси заполнил фрагментом из так называемого «Слова о погибели Руськой земли». Содержанием его является панегирик Переяславскому князю Владимиру Глебовичу, (1150-1187), современнику византийского императора Мануила Комнина (1123-1180).

Но и могучая научная интуиция Б.А Рыбакова тоже не подвигла его, к сожалению, к разделению текста средневековой поэмы на материнскую (Боянову) и дочерние (Боярские) части.

А выполни хоть кто-нибудь из сонма «Слово»ведов призыв А.К. Югова, тогда пред изумлённым читательским взором тотчас же предстал бы длинный перечень нескольких, совершенно далёких друг от друга и по содержанию и по времени создания, литературных произведений:
1) «Слова о погыбели Святослава на Непре» от 972 года;
2) «Слова о сватовском полку Всеволодове…» от 1067 года;
3) « Слова о кровавой сече на Стугне» от 1093 года;
4) « Слова о сватовском походе Святополкове…» от 1094 года;
5) « Слова о княжеском съезде в Любече» от 1097 года
6) « Слова о сватовском полку Володимирове…» от 1112 года;
7) « Слова о погибели Руськой земли» от 1187 года;
8) «Повесть о походе Игоря Святославича на половцев» от 1187года в Ипатьевском и Лаврентьевском летописных сводах.
9) «Слово Софония Рязанца о князе Дмитрее Ивановиче…» от 1380 года.

Вот из них-то, из перечисленных произведений, «смыслённый книгочей», граф А.И. Мусин-Пушкин, составил в 1792 годе свою бессмертную «Ироическую песнь о походе на половцев удельного князя Новагорода-Северского ИГОРЯ СВЯТОСЛАВИЧЯ…», составил в угоду имперским амбициям Российской державы в войнах с Османской империей за Новороссийские земли. Бессмертное «Слово о погыбели Святослава на Непре» было переработано летописцем Нестором в прозаическую «Повесть о походе Святослава в Византию», да таким и дошло до потомков в составе знаменитого исторического изосборника «Повести временных лет». Осторожный царедворец Мусин-Пушкин не отважился показать матушке Екатерине Алексеевне в оригинале свою литературную находку о прославленном сыне у не менее прославленной киевской княгини Ольги. А всё потому, уж очень очевидное сходство просматривалось между этими двумя властными узурпаторшами тронов: Киевского великокняжеского у сына Ольги - Святослава Игоревича; Российского Императорского у сына Екатерины - Павла Петровича!

Следующее, совсем не героическое «Слово о сватовском полку Всеволодове, Всеволода сына Ярославля, внука Володимира» было написано 95 лет спустя. В бытовом сюжете сего произведения видимой критики нынешнего екатерининского правления не содержалось за исключением невнятного намёка на тритумвират, сиречь, коллегиальное правление Киевских князей, обозначенный в тексте словом «Троян». Более чем вероятно, что зародыш сватовской песни возник не в Болгарии, а в Половецких степях, ибо на всей планете Земля лишь в нынешнем Казахстане, который включил в свою территорию древнюю степную область Дешт-и-Кыпчак, до сих пор в аилах и кыштаках народ вот как образно говорит о музыкантах, ювелирах, ковроделах и резчиках по дереву:
- Из 10 его пальцев сочится красота!

Не из половецкого ли (кыпчакского) источника красноречия в текст «Слова…» взята подобная похвала первому певцу первого «Слова о сватовском полку Всеволодове, Всеволода сына Ярославича, внука Владимира».
- « Баян же вещий, - сказано о нём, - если хотел кому песнь воспеть,.. то напускал 10 соколов на стаю лебедей: какую лебедь настигали, та первой и пела песнь…
- Баян же, братия, не 10 соколов на стадо лебедей напускал, но свои вещие персты на живые струны воскладал: они же сами князьям славу рокотали». « На седьмом вече Трояна, сиречь в 1067 годе, вдовый князь Переяславский, Всеволод Ярославич, (1030-1093) кинул «жребий о девице любой» и отправился в Землю Незнаему к половецкому хану Куниму сватать за себя дочь его по имени Айна, сиречь Зеркало. Вместо отца жениха ехал в Степь старший брат Всеволода, Черниговский князь Святослав ибо родитель братьев, Великий каган Ярослав, скончался в 1054 годе. Сватовство происходило в строгом соответствии с вековыми обычаями и обрядами, красочное описание которых и есть содержание «Слова…». Будто догадываясь, что без знаний о половецкой культуре загадку мирового памятника средневековой литературы не разгадать, известный знаток истории Дешт-и-Кыпчак Л.Н.Гумилёв пообещал просвещённому люду в своей книге «В поисках вымышленного царства» посмотреть на неё глазами номадиста из глубины азиатских степей,чего до него, дескать, никто до него не делал. И посмотрел-таки, но через тёмную паранжу несторианства и какой-то мифической чёрной веры монголов, не сообщив минимума сведений о таких « бытовых мелочах», сватовские обряды и обычаяи кыпчаков-половцев. Не сделал этого и казахский писатель О.Сулейменов в своей задиристой книге «АЗиЯ». А уж коли отечественные номадисты не рассмотрели в «Слове о полку Игореве…» явного сватовского ядра, то заморскому учёному мужу из Калифорнийского университета Р.Манну это оказалось не под силу. Можно быть уверенным в том, что лишь незнание деталей повседневной жизни кочевников заставило такого упорного плодовитого исследователя «Слова…», как В.А. Чивилихина, задать в своей книге «Память» прямо-таки наивный для вопрос:
- Почему-де русские воины ( полка Игорева), ослабевшие физически от Великого поста перед Пасхой, расстояние в несколько сот вёрст преодолели безостановочно, а перед встречей с погаными – двигались даже ночью? - Да потому, любознательный писатель, что сватам из Киевской Руси надо было спешить весною в Степь из-за неизменных веками сроков окота в табунах и отарах; из-за сроков стрижки верблюдов, коз и овец; из-за предстоящей весенней откочёвки скота на летние пастбища. А опоздать в условленное место праздничного сватовского тоя, значит заведомо сорвать обговоренные загодя смотрины невесты, значит обречь молодуху и её отца на несмываемый позор во веки веков. И только гибель в пути сватовского полка от рук неведомых ворогов оправдывает неявку долгожданных гостей. Место для сватовского тоя выбирают на КАЯЛЕ. Так называется пологий и просторный косогор у реки, где на ветерке и мошкара не сосёт кровь у людей и животных; где уже подросла трава для прокорма «стад галицы» на все три дня тоя; где поблизости есть кустарник с сушняком для бесчисленных костров под вместительными казанами.

И очень жаль,что казахское наименование косогора КАЯЛА перекочевало в историческую, географическую и «Слово»ведческую литературу как имя реки в низовьях Северского Донца.

Смотрины начинаются с потешного боя между Сватовским Полком жениха и Невестиным Полком из « красных половецких девок» перед входом «во двор» избранницы жениха. Бой заканчивается выкупом за въезд во владения будущей родни. Сам жених либо его дядя, отец или старший брат вручают родителям невесты,сородичам и подружкам обрядовые подарки. Кроме «стад галицы»,трёх видов домашнего скота, пригнанного в Степь аж из Руси для прокорма сватовского полка в пути, - для праздничного угощения гостей дастарханом и для уплаты калыма за невесту, -сваты привозят «сут-акты» - подарок матери невесты за молоко для неё. Будущему тестю жених вручает взнос «той-мол», деньги и добро на гостевые расходы. Дружки жениха «покрывалами, и плащами, и кожухами, и всякими узорочьями половецкими стали гати мостить по болотам и грязевым местам» перед невестиной юртой.Уместно вспомнить об отголоске сего древнего сватовского обряда и у русского народа, красочно и верно продемонстрированного в том эпизоде кинофильма «Бесприданница», где богатых жених со своего плеча бросает в грязь дорогую соболью доху перед небогатой невестой!

Но и родители невесты дают будущему зятю «каргы-боу», ответный подарок за верность его давнему сватовскому уговору. Его отцу,будущему свату хана Кунима, - «Червлённый стяг, белу хоругвь, червлённый бунчук, серебрянное копьё». Сватовские тои у кочевников сопровождаются многолюдными и многодневными пирами, состязаниями, играми и песнями. Сватовский полк осыпают просом либо мукой, обрызгивают кобыльим молоком, свежим либо кислым. Сородичи невесты распарывают кинжалами, а то и саблями, перемётные сумы и вьюки у прибывшего каравана. С шутками и прибаутками, под всеобщий смех смех гостей, дружков жениха пересаживают с их породистых скакунов на дряхлых кляч, а отцу жениха меняли золотое княжеское седло на деревянное, кощеево седло. Самого жениха переодевали в ветхую и грязную одежду. И он был рад этому,ибо в другой раз его могли облачить в женское одеяние на вечный позо. Смех по всей Кыяле! И не зря… Жениха и Невесту связывали кушаками спина к спине, чтобы перетягивать каждого из них за руки либо к русичам либо к половцам… А то вкапывали в землю волосяной аркан (тёшёк талашуу) и приезжие силачи-батыры бесплодно вытягивали его всем скопом тогда, как нежные красавицы из Девичьего Полка делали это без видимых трудов под хохот народа над незадачливыми джигитами.

Паче того, жених и невеста подвергались древнему ритуальному избиению друг друга свежими, ещё кровоточащими лёгкими зарезанного к этому торжественному случаю белого жертвенного козлёнка… Пока молодёжь потешается пожилые женщины и уважаемые старики, байбиче и аксакалы, устанавливают свадебную юрту, на крепёжных арканах которой развешивали для всенародного обозрения приданное Невесты. Постель в той юрте, Немигу, готовили из снопов пшеницы либо проса колосьями к друг другу по всему росту сужженных. На этих снопах новобрачные будут молотить своими телами зерно, веять душу от тела. ( Нельзя не вспомнить, что свадебное ложе из снопов были и у русских государей Ивана Грозного, Алексея Михайловича Романова и других. А уж про простолюдинов в городах и весях Великой Руси и говорить нечего.)

Все праздничные дни сопровождались обильным чревоугодием и безмерным питиём Бозы, хмельной водки из проса, да Кумыса, крепкого пива из кобыльего молока. Мудрено ли, что на КАЯЛЕ «тьма свет покрыла – на Руськой земле прострашася половци, аки пардуже гнездо. Уже снесся хулу на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже врежеся Дивень на землю».

Как ещё точнее и красочнее описать состояние охмелевших дружинников из Сватовского Полка? Ну ладно, объелись и обпились до того, что «тресну нужда на волю». С кем не случается из чревоугодников. Ну ладно, нетрезвые русичи и половцы в пёстрых нарядах валяются вперемежку в стане Жениха, на Руськой земле, аки «пардуже гнездо». Простительно… Но уронить на землю ДИВЕНЬ, -обрядовый сватовской каравай хлеба на длинном древке, - это уже кощунство! Ведь в начале сватовского похода в Степь впереди Женихова полка «вздыбился ДИВЕНЬ – окликал встречный люд с вершины высокого шеста, велел позрити: – Земли Незнаемой, и Волге, и Поморью, и Посулию, и Корсуню и тебе, Тмутороканский болван!» А пир идёт своим чередом. «Опять готские красные девы запели на берегу синего моря; звеня руським золотом, поют время Бузово , лелеют лесть хану Куниму. А мы,сватовской полк, жадни до веселия!» Тут вещий Байан ради веселия гостей поёт, смыслённый, свою шуточную припевку: -« Ни хитру, ни горазду, ни птице крылатой – сватьбы не миновать! При прачурах наших Волх Всеславич кинул жребий о девице себе любой. Он подпёрся хытростями дабы достигнуть задуманного и коснулся концом копья золотого венца девичьего. Хоть и вещая была душа в его волшебном теле, но часто, оплошный, от бед незванных страдал. В этот раз тоже скакнул до Немиги от Дудуток. А на Немиге снопы стелют головами молотят цепи харалужные, на том току жизнь зачиняют, веют душу от тела. У Немиги кровавые берега не злаком засеяны – засеяны они костьми руських сынов. Девица люба звала молодожёна на снопы трижды три раза в нощь, засевать чадородную Немигу, но у пахаря семени не доста! Соскочил он с брачного ложа горностаем после первого же сева, да все остальные ночи до петухов волком бегал от девицы любой. Из Киева дорыскивал до Тмутороканя великому Хорсу путь перерыскивал».

С немалым веселием внимали полки припевке Байана. Далее в вековом сценарии сватовства приходил черёд самого важного испытания для жениха: поведать будущим сородичам о своих предках по линии отца до седьмого колена, «жети ата». Без знания своей родословной, «шанжыры», любой степняк не возмёт пришельца даже в табунщики для беспородных кобылиц, не только в зятья. Вот почему сват, хан Куним рече: - «Не лепо ли нам, братья, начать старыми словами похвальную повесть о предках зятя до седьмого колена? Пусть начнётся повесть эта по былинам нашего времени, а не по замышлению Байна».
- Поведай, княже, своё «жети ата»! - закричали сотрапезники.

Тогда жених, князь Всеволод, рече хвалу отцу своему, Великому кагану Ярославу по прозвищу Мудрый; деду своему кагану Володимиру Святому, что находчиво нашёл себе спасение от печенегов бесжалостных под мостом реки Стугна; прадеду своему Святославу, покорителю Хазарского каганата; прапрадеду Олегу, прибившему свой щит на Золотых воротах Царьграда; прачурам Игорю, Рюрику и иже с ними. Рек Всеволод и ходы на Святополка Окаянного, пёстворца старого времени, на кагана Ярослава, брата своего; о Мстиславе Храбром,что зарезал Редедю пред полками косожскими; об Изяславе Полоцком - нелюбимом сыне Володимира Старого и Рогнеды Гориславны… Рассказ жениха о своих «жети ата» половцы выслушали с восторгом. Безоговорочно причислили зятя хана Кунима к древнему роду, а дочь хана Айна, в знак покорносту ссужённому супругу, сняла с киевского князя сапоги. Солнце светит на небе – оженатый Всеволод в Руськой земле. Сёла ради, грады весели. Девицы поют по над дунаями: -«Тяжко голове без плеч, зло тому телу без головы. Руськой земли без Всеволода». Спевши песнь старым князьям, нужно и молодым пети: «Слава князю Всеволоду и его брату Святославу Ярославичам. Здравы будьте, князья, и сватовский полк! Здрава будь, княгиня Айна Кунимовна!»

Так боевую припевку об отрубленной голове Великого воителя Святослава придворный певец первого из зятьёв половецких ханов беззастенчиво употребил в сватовской песне!

В стольном граде Переяславского княжества половчанка Айна после причисления её к христианской вере была наречена Анной. Новобрачная родила мужу в 1068 году сына Ростислава; в 1071-м дочь Евпраксию, будущую супругу императора «Священной Рисмкой империи» Генриха 1У; в 1074-м вторую дочь Екатерину, несостоявшуюся супругу византийского императора Романа. Жизненный уклад в тереме новой жены Всеволода, кыпчакской княжны, и по духу и по содержанию отличался от уклада в тереме покойной супруги князя, дочери византийского императора Константина Мономаха. Не мудрено, что и сыновья Всеволода от разных жён, Владимир Мономах и Ростислав не могли не отличаться друг от друга, ибо первый был греком по происхождению и воспитанию, второй же – половцем.

Одним из воевод в сватовском полку Всеволода был все дни похода Ян Вышатич, внук новгородского посадника Остромира. В первую половину своего рока Ян имел уважительное прозвище Байян (Говорун), немалое богатство, жизненный опыт и обширные знания. Повинуясь многолетней свычке Ян записал все подробности сватовства, а понравившуюся ему припевку придворного певца половецкого хана по Волха Всеславича – в первую голову! С годами из сих записей сложилось «Слово о сватовском полку Всеволодове…». Жизненные пути Вышаты Остромирича и Яна Вышатича выдались извилистыми и завели ходоков в бурные события Х!-го столетия. Отец был приближён к Великому кагану Ярославу Мудрому, но вот с Изяславом Ярославичем не поладил до того, что в 1065 годе примкнул к изгою Ростиславу Владимировичу и бежал с ним в Тмуторокань. Ростислава через два года отравили греки, поэтому Вышата Остромирич с сыном Яном прибился к Святославу Ярославичу в Чернигове. Когда средний сын Ярослава изгнал с великокняжеского стола старшего брата Изяслава, то объявился в Киеве и Ян Вышатич. Очередной киевский князь питал к нему доверие с 1071 года за усмирение Яном смуты волхвов в Белозерье. При последнем сыне Ярослава Всеволоде Ян получил должность тысяцкого. Но Всеволод не всегда слушал советы старейшин, часто опирался на молодую дружину к неудовольствию седых мужей. А сменивший его Святополк совсем не считался со словами Байяна, что привело к великой беде в предпринятом им походе против половцев в 1093 годе. Руськие войска перешли через реку Стугну, которая из-за половодья стала могилой для тьмы воинов. На дне Стугны нашёл смерть и молодой князь Ростислав Всеволодович, сводный брат Володимира Мономаха.

Вот когда не оценённый советник Святополка Байян решился отомстить неблагодарному повелителю метким и лепким словом за его пренебрежение к боевому и жизненному совету мудрого думца. Для этого он удумал переделку «Слова…», которое из-за былинного образа неудатного молодожёна Волха Всеславича превратилось в Киевской Руси во всенародную песню. Без неё не обходились ни одно сватовство, ни одна свадьба, ни одно застолье.

Более четверти века текст не менялся и не дополнялся хотя в Киевской Руси свершились за это то время многие важные события. Начались они в 1060-м году, когда три сына кагана Ярослава: Изяслав Киевский, Святослав Черниговский и Всеволод Переяславский – решили последовать примеру византийских императоров-дуумвираторов ( Василию Первому и Михаилу Третьему; Константину Багрянородномиу и Роману Второму; Зое и Феодоре) да учредить из трёх княжеств одно объединённое княжество, Троянову землю! Эта третья Римская империя была создана в пику Первому Риму в Италии и Второму Риму в Византии после разделения единой христианской церкви на две части: православную и католическую. В пределах новой империи был введён свой календарь, в котором наравне со старым летоисчислением от Сотворени Мира указывались вечи Трояновы, подобные византийским индиктам, историческим периодам протяжённостью в 15 лет. Была учреждена и своя независимая от обеих Римов Киевская кафедра митрополита, куда ставились отныне не пришлые греческие иерархи, а свои, русские. Первым из них стал митрополит Иларион.

На самом деле не на седьмом, как в «Ироической песне Мусина- Пушкина, а на восьмом веце Трояна, полоцкий князь Всеслав Брячиславович (1033-1101), внук Изяслава Полоцкого и Рогнеды Гориславны, «скакнул к городу Киеву»

Через восемь месяцев нечаянного вокняжения, а именно на девятом веце Трояна, против счастливого узупатора «злата киевского стола» пошли войной изгнанный за рубеж Изяслав Ярославич и его тесть, польский король Болеслав Щедрый. Всеслав в полночь тайно сбежал в Полоцк из белгородского стана верных ему киевлян, не желая напрасного кровопролития. А на одиннадцатом вече Трояна неугомонный крамольник выгнал с «отнего стола» сына Изяслава Киевского, Святополка, и овладел Полоцким княжеством до своей земной кончины в 1101 году. Ещё при жизни беспокойный князь пользовался славой чародея и колдуна. Кроме порой необъяснимых поступков, он имел к тому же необычную внешность: из-за пышной лекарской повязке на голове над незаживающей язвой. Об этой повязке голубого цвета в летописи от 1101 года сказано: «…еже носит Всеслав и до сего дне на себе». Благодаря повязке он получил пожизненное прозвище: -« обесися сине мгле», сиречь, «прицепился к облаку»! Но и без полоцкого смутьяна Всеслава в недружном стане Трояна прошли времена диномыслия. В 1073 году братья Всеволод и Святослав объединились против третьего брата и согнали Изяслава со стола киевского. В 1077 году после кончины Святослава великокняжеским столом завладел, было, Всеволод, но тут же уступил его возвратившемуся из Польского королевства Изяславу. Тот в благодарность за покорность отдал верному брату Черниговское княжество.

Но оттуда Всеволода выгнал в 1078 году воинственный племянник, Тьмутороканский князь Олег Святославич. Всеволод бежал в Киев под защиту Изяслава. В том же году дядья нанесли в битве у Нежатиной ниве сокрушительное поражение Олегу «Гориславичу». Во время нещадной сечи был убит копьём в спину и Изяслав Ярославич. Верный сын его, именем Ярополк, в походных носилках между угорскими иноходцами довёз тело отца до Киева и похоронил упокойника в Десятинной церкви Киева. Так, на восемнадцатом вече Трояна, Третим Римом в Киеве остался править лишь последний сын Ярослава Мудрого, Всеволод. Черниговское княжество отец отдал старшему сыну Владимиру Мономаху, а Переяславское - младшему сыну Ростиславу. Но Олег Святослович не смирился с уготованным ему уделом изгоя. Мудрено ли, что в 1079 году он вместе с братом своим Романом Красным возглавил наёмное войско из половцев и осадил Чернигов. Изворотливый же Всеволод перекупил кочевников, и те изменили мятежным братьям: Роман был убит, а Олег был продан в неволю византийскому императору. В далёкую Тьмуторокань киевский князь Всеволод направил своего воеводу Ратибора. Раб грешный Всеволод отдал Богу душу в месяце апрель на 13-й день 1093 года. «Чувствуя приближение конца земного, недужный князь послал гонцов в Чернигов и Переяславль за сыновьями Володимиром и Ростиславом. Они оросили хладное тело отца горючими слезами. По словам Н.М. Карамзина: «Великий каган Ярослав желал, чтобы любимый сын его, Всеволод, был и во гробе с ним неразлучен; воля нежного отца исполнилась, и останки сына погребли там же, где лежали Ярославовы кости – в Софийском храме». Киевский «злат стол» занял Святополк Изяславович, самый старший из внуков Ярослава Мудрого. Едва не в первые месяцы правления Святополк Киевский, Володимир Черниговский и Ростислав Переяславский объединились во Второй триумвират в истории Киевской Руси. Первым скорбным событием очередного, - Молодого, - Трояна стало поражение руських воев от половцев под водительством ханов Боняка и Тугора. Как и предупреждало Киев об этом небесное знамение ровно за год до беды: в 1092 году мая 21 дня солнце в полдень сделалось как полумесяц рогами вниз. Как и предупреждал князя об этом опытный тысяцкий перед переправой за реку Стугну во время половолья в 1093 годе мая 26 дня. Но не внял Святополк ни воспоминаниям дружинников о затмении солнца в прошлом году, ни предупреждениям тысяцкого. Огорчёный недоверием к себе, Байян Вышытич вскоре выполнил своё намерение словесно ототмстить Святополку и переделал в этом же годе « Слово о погыбели Святослава у Непра» в «Слово о кровавой сече на Стугне». Горе-стратиги из Киева не узрели в новой поэме лихоречья борзописца над собой, паче того, неудачники в кровавой сече одобрили её и заказывали гуслецам петь её на пирах и собраниях. Не имея счастья воинского в единоборстве со Степью, великий князь Святополк Изяславович (1050 – 1113) на первом веце Второго Трояна решил замириться с ворогом путём своей женитьвы на дочери половецкого хана Тугора по имени Элик, сиречь Косуля. Сватовской поход к тестю князь Киевский совершил в 1094 годе вкупе с двоюродным братом Володимиром, Переяславским князем. Разница в возрасте двоюродных братьев едва равнялась трём годам, поэтому Киевский и Переяславский князья эти были не только близко роднились, но старались быть для друг друга верными единомышленниками и боевыми соратниками.

Добрым делом Молодого Трояна стало сооружение оборонительных земляных валов размахом более трёхсот вёрст на южных рубежах Переяславского княжества, следы которых и поныне видимы невооружённым оком ( «Слово»вед А.В.Логинов в1898 году написал: -«Народное предание о победе былинного богатыря над Змием всего более подходит к Мономаху – Трояну, по имени которого валы слывут Трояновыми».) В числе старших дружков жениха в сватовском походе Святополкове ехал Ян Вышатич, признанный великим князем краснобай и борзописец.

Согласно сватовским свычаям и обычаям будущий зять хана Тугора при перечислении своих предков по отцовской линии до седьмого колена перед участниками праздничного тоя не пожалел слов для повествования о гибели своего отца в битве у Нежатиной Нивы в 1078 годе, хотя самого Святополка там не было и близко. -«Един Изяслав сын Ярославов, позвенел своими острыми мечами о шлёмы литовские, приумножил славу деда своего Володимира, а сам под червлёнными щитами на кровавой траве был прибит литовскими мечами. Исхоти юна кровь тай рече: -« Дружину твою, княже, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизали». Не было тут брата Святослава, ни другого – Всеволода. Един изронил жемчужную душу из храброго тела чрез златое ожерелие».

Супруга покойного князя, польская королевна Гетруда Болеславна, после крещения и замужества принявшая славянское имя Елеслава, рано плачет в Вышеграде под Киевом. Над Днепром Болеславниин голос слышится, кукушкою безвестною рано кукует: - «Полечу, -говорит, - зегзицею над Днепром, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, утру князю раны на могучем теле». ( Весьма верная историческая деталь: именно Изяслав по свидетельству летописцев имел могучее тело). Болеславна рано плачет на забрале, приговаривая: « О ветер, ветрило! Зачем, господине, мечишь хиновские стрелки на своих лёгких крыльцах на воинов моего лады? Разве мало тебе высоко под облаками веять, лелея корабли над синим море? Зачем, господине, моё веселие по ковылю развеял?" Болеславна рано плачет в Вышеграде на забрале, приговаривая: - « О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь Землю Половецкую. Ты лелеял Изяславовы насады до стана Бонякова. Прилелей же, господине, моего ладу ко мне,чтобы не слала я к нему слёз на море рано!» Болеславна рано плачет в Вышышеграде на забрале, приговаривая: -«Светлое и пресветлое Солнце! Зачем, господине, простёрло ты горячие свои лучи на воинов моего лады? В поле безводном жаждой им луки согнуло, горем им колчаны заткнуло?»

С песенной Нежатиной Нивы уже не Ярополк, настоящий отцелюбец, а лжец Святополк повелел-де увезти мёртвое тело Изяслава между угорскими иноходцами якобы ко Святой Софии в Киеве. На сию похвальбу нынешний князь Киевский решился безбоязненно, ибо его доверчивого брата Ярополка уже зарезал кинжалом в спину наёмный убийца. Паче того, исказитель истины убрал из текста Боянового «Слова о сватовском полку Всеволодове…» всякое упоминание о Святополке Окаянном, посколько киевляне прозывали «Окаянным» и его самого за непомерную тягу к отдаче денег горожанам в долг под непомерные резы. Новый вариант текста заканчивался сообщением о том, что двоеверец Святополк Изяславич после удачного сватовства к дочери поганого Тугорхана едет по Боричеву свозу в Киеве ко святой богородице Пирогощей. Страны ради, гради весели, дескать. Здрави князь и ЖЕНИХОВ ПОЛК, побарая за сватов на НЕВЕСТИНЫ ПОЛКИ! В 1097 годе Святополк созвал в городе Любеч съезд для замирения враждующих друг с другом удельных князей Киевской Руси. Песня об этом долгожданном событии была заказана славутному певцу Байяну Вышатичу. Заказ пришёлся исполнителю по душе и он его исполнил великолепно. - « Уже ведь, братья, не весёлое время настало. Уже пустыня войско прикрыла. Встала обида в уделах Даждьбожа внука. Вступила девою на землю Трояню восплескала бедиными крылами на синем море у Днепра; прогнала, плеская, времена изобилия. Борьба князей против поганых прекратилась, ибо сказал брат брату: Это моё, и то моё же. И стали князья про малое «Это великое» говорить и сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю Руськую.

На седьмом веце Старого Трояна кинул Всеслав о великом себе уделе. Для него в Полоцке звонили к заутрене рано у Святой Софии в колокола, а он в Киеве тот звон слышал. Объятый синей мглой, добыл счастье себе, в три попытки отворил врата Новгороду, расшибя славу Ярославичей. Потом он, подпёршись хытростями, скакнул к городу Китеву и коснулся копьём золотого престола киевского. Всеслав-князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам скакнул от них лютым зверем в полночь из Белгорода, В ночи до петухов волком рыскал из Киева до Тмутороканя, великому Хорсу волком путь перерыскивал. Ярослава все внуки и Изяслава! Вы ведь своими крамолами начали наводить поганых на землю Руськую, на наследие Изяслава. Из-за усобицы ведь настало насилие в уделах земли Полоцкой. Склоните стяги свои, вложите вножны мечи зазубренные, ибо лишились вы славы дедов.

Минули годы Ярославичей, были вецы Старого Трояна; были полки Олега, сына Святослава. Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял. Вступал в золотое стремя в граде Тмуторокане, а звон тот уже слышал давний Ростов Великий. А сын Всеволода, Володимир, каждое утро уши закладал в Чернигове. Бориса же Вячеславича похвальба на суд привела и у Канина зелёное погребальное покрывало постлала храброму и молодому князю за обиду Олега. С того же Канина Святополк повелел отца своего привезти между угорскими иноходцами ко святой Софии к Киеву. Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалось и прорастало усобицами, погибало достояние Даждьбожа внука, в княжеских крамолах сокращались жизни людские. Тогда по Руськой земле ретко пахари покрикивали, но часто вороны граяли, стерво между собою деля, а стады галицы с голоду ревели, собираясь полевать для прокорма. И стонал, братья, Киев от горя, а Киев от напастей. Тоска разлилась по Киевской Руси; печаль обильная потекла посреди земли Руськой. А князи продолжали сами на себя крамолу ковать, а поганые с победами нарыскивая на Руськую землю. Сами брали дань по беле со двора.

О, стонати Руськой земле, вспоминая первые времена и первых князей! Того Старого Володимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским: теперь же встали стяги Васильковы, а другие – Давыдовы, но порознь у них хоботы машут. Один у другого взял око без своего ока. Копья поют! « Тяжко голове без плеч, зло телу без головы – так и руським землям без князей».

Боянова же песня о сватовских полках не подвергалась переделке всего двадцать лет. В начале 1113 года Святополк тяжко занедужил и смерть его от неизличимой хвори стала очевидной для киевлян. По «лествице» желанный для Владимира Мономаха великокняжеский стол должен был отойти к старшим его двоюродным братьям: Давиду либо Олегу Святославичам. Значит надо скорее брать в правую длань не меч, а гусиное перо для письма. Надо было срочно переделать «Слово о сватовском походе Святополкове» в «Слово о полку Володимирове» с текстом в пользу переяславского претендента на «отний злат стол киевский»! Двадцать лет назад в споре со Святополком за власть Владимир Мономах уже использовал своё литературное дарование. Его знаменитое «Поучение к чадам» в 1092 году было обращено не к родным сыновьям, а к «смыслённым» киевлянам. Текст «Поучения…» содержал в себе его самохвальство безмерное:

« Вот он – аз! Тот самый князь, который пригож вам,- писал он ничтоже сумятише, - Аз всегда воевал с половцами и литовцами. Аз не давал воли своим «уным отрокам», не позволял им «пакости деяти» простолюдинам. Аз милостливо отношусь к купцам, творю суд правдиво, честно блюду клятвы… Аз сумею успокоить обиженных. Аз рачительно веду своё хозяйство, не доверяя тиунам и слугам. Аз держу совет со своими боярами, покровительствую церковным храмам».

Но «смыслённые» киевляне предпочли в том году не автора «Поучения к чадам», а Святополка. Поэтому в этот раз сердца киевлян надо пронять не родительской проповедью, а воинской песней-гимном, из которого вытравлена память о языческом воителе с христианской Византией Святославе Игоревиче, в первую голову, и о католике Святополке Изяславиче, во вторую. Тем паче, что веский повод для переделки «Слова о Сватовском походе Святополкове…» в «Слово о сватовском полку Володимирове…» случился в 1108 годе. Тогда южнорусские князья : - Давид Черниговский, Олег Новерогод-Северский и Володимир Переяславский (Мономах) отправились в Степь сватать своих сыновей Изяслава, Святослава и Юрия за дочерей половецких ханов! Только не забыть бы окончить новоявленное «Слово…» неправдивым, но уместным ныне призывом к киевским князьям: -« Ярослава все внуки и Всеслава! Склоните стяги свои, и вложите в ножны мечи свои зазубренные, ибо лишились вы славы дедов. Вы ведь своими крамолами начали наводить поганых на землю Руськую, на богатства Всеслава. Из-за усобицы приходит насилие от земли Половецкой!» Пронзительный отрывок из Бояновой песни о гибели Изяслава Ярославича, отца Святополка, опытный литератор без труда переделал в равноценный отрывок о гибели мономахова сына Изяслава Владимировича и имел нужный успех у слушателей нового «Слова…». И недовольства Яна Вышатича за кражу у него авторских прав над словами прежних его песен можно уже не опасаться, ибо славутный певец отдал Богу душу в 1106 годе в богатым, но одиноким вдовцом. Возмутился, было, сим воровством Путята Вышатич, младший брат Байяна, но его быстро утихомирили. Тем паче, что и старшие двоюродные братья властолюбца, Давид и Олег Святославичи, уступили деятельному Мономаху свою очередь на киевский престол по «древлей ярославовой лествице»! Необходимо только сватовские обряды кочевников, конные ристалища и игры между ЖЕНИХОВЫМИ и НЕВЕСТИНЫМИ ПОЛКАМИ представить в воинской песне нещадной бранью саблями и копьями. Но и эта докука невелика: об одном лишь избиении молодожёнов окровавленными органами дыхания ритуального белого козлёнка, зарезанного прилюдно, можно так рассказать, что у читателей кровь в жилах застынет. А оповещательный сватовской каравай хлеба на высоком шесте, – ДИВЕНЬ,- надо переименовать в « ДИВА», в зловещее существо, в нечистую силу! Важным свидетельством авторства Мономаха «Слова о полку Володимирове» является его «Послание к брату Ольгу Святославичу» со словами упрёка безутешного отца к погубителю его сына Изяслава Муромского.
-« Ведь когда пред тобою убили моё и твоё (крестное) дитя, увядшее подобно только что распустившеиуся цвету, яко агнца закланного, надо было молвить себе, стоя над ним и вникнувши в помыслы души своей:
- Увы мне ! Что я сотворил?»

В последующих строках «Послания к брату…» горюющий родитель просит злодея прислать ему из Мурома в Переяславль Ярославну, молодую вдову Изяслава, дочь нелюбимого племянника Святополка, Ярослава Ярополковича. «Дабы, обняв ея, я оплакал мужа ея и сватьбу вместо песен; ибо грехи мои ине не дали зрить ни первых радостей их, ни венчания. Ради Бога отпусти ея поскорее с первым же послом, дабы я с нею кончив слёзы, посажу в тереме своём. И сядет она, акы горлица на суке дерева, желеючи, а аз утешуся в Бозе».

Спрашивается, много ли трудов понадобилось умудрённому борзописцу для переиначивания сватовской песни в воинскую? В то время, когда именно он, Володимир Мономах, был в 1093 году очевидцем гибели на дне реки Стугны сводного брата своего, Ростислава; а в 1096 году - горевал о безвременно погибшем сыне Изяславе Муромском. Так почему бы ему не сесть в 1113 году на «злат стол отний» и не поехать по Боричеву свозу во Киеве ко святой Богородице Пирогощей на триумфальном пути. Ехать вопреки «недоброму знамению» для осуществления такого намерения: 19 марта того года смутились руськие люди. В тот день в полдень солнце затмилось так, что его осталось на небе совсем мало и оно напоминало месяц. И ещё один довод за авторство средневекового литературного памятника в пользу этого деятельного князя. Только рачительный хозяин своего поместья мог обозначить в своём «Слове о полку Володимирове» домашних животных словосочетанием «стада галицы». В Закарпатье даже сегодня бытует народная поговорка: - На чужую галицу не кидай свою палицу! В начале ХП века слово «скот» означало понятие «деньги». Именно в таком значении оно применено и в «Слове о законе и благодати» киевского митрополита Илариона ( с 1051 г.). Много лет после Мономаха денежный термин «скот» был заменён названиями мелких монет: - «беля», «резань», «ногата». Кроме уточнения даты создания «Слова о полку Володимирове» эта историческая деталь даёт возможность восстановить справедливость к «скотьскому богу Велесу», который был у славян не пастушьим богом, а богом изобилия. Недаром в «Договоре Олега с греки…» русичи клялись Перуном и Велесом, то есть богами войны и богатства.

После земной кончины Владимира Мономаха в 1125 году старший сын его, киевский князь Мстислав Великий(1076-1132), в семейном отрывке из текста «Слова о полку Володимире…» поменял имена участников событий:

«Уже Сула не течёт серебристыми струями к городу Переяславлю (который со дня основания стоит на берегу реки Трубеж); Двина болотом течёт к грозным Полотчанам. Под кликом поганых един же Изяслав, сын Васильков, позвенел своими острыми мечами о шеломы литовские, прибил славу деда своего Всеслава, а сам под червлёнными щитами на кровавой траве был прибит литовскими мечами. Исхоти юна кровь, тай рече: - « Дружину твою, княже, птицы крылами приодели, звери кровь полизали». Не было тут брата Брячислава, ни другого – Всеволода. Един изронил он жемчужную душу из храброго тела чрез златое ожерелье. Приуныли голоса, поникло веселие, трубы трубят городенские! Более чем вероятно, что очередной исказитель исторической правды вывел отчество Изяслава Муромского «Василькович» из христианского имени Монамаха - Василий. Ради же сокрытия от современников и потомков своей преступной медлительности с военной подмогой осаждённому брату он своё собственное имя «Мстислав» поменял на имя «Брячислав», а имя другого брата Вячеслава - на имя «Всеволод». Имя же деда своего «Всеволод» заменил на проклятое в роду имя « Всеслав», чем окончательно запутал исследователей обстоятельств гибели князя Изяслава Муромского.

Очередной сватовской полк отправился в Степь к половцам аж в 1185 годе, когда удельный Новегород-Северский князь Игорь Святославич, внук Олегов, решил оженить своего сына Владимира на дочери половецкого хана Кончака по имени Эркин, сиречь Свобода. По обычаям кочевников, если несостоятельный сват не выплатил калым за невесту, то нищего зятя оставляют в кочевьях на целый год отрабатывать выкуп. Или хмельной князь Игорь утопил на дне чары во время тоя всё своё богатство, или хотел расплатиться за сноху добром и полоном от городов Переяславль и Путивль, Бог весть. Но ханы Гзак и Кончак осадили названные города с намерением взять их на щит и отдать своим воинам на трёхдневное разграбление.

По убедительному предположению академика Б.А.Рыбакова, киевский боярин Пётр Бориславич написал в 1187 годе «Слово о погибели Руськой земли», в котором описана безуспешная осада города Переяславля ханом Кончаком при преступном попустительстве половецкому разбою со стороны князя Черниговского Ярослава Всеволодовича, давнего суседа осаждённых. Жестокосердного анику-воина не обеспокоила даже печальная судьба его родной дочери Мирославы Ярославны, которая за несколько месяцев до беды обвенчалась с Переяславским князем Володимиром Глебовичем. Храбрый супруг ея при боевой вылазке за крепостную стену был сильно уязвлён тремя вражескими копьями. С первых часов возвращения в его мужественное тело телесных и душевных сил князь абратился через гонцов к другим князьям с мольбою: - Се половци у мене, а помозите ми! Но по скорбному примеру его собственного тестя никто из русских князей не поторопился к осаждённому городу на выручку. Два года спустя храбрый Владимир Глебович скончался от ран. Киевский боярин Пётр Бориславич для своей песни-гимна взял за образец два литературных произведения Байяна Вышатича – «Слово о кровавой сече на Стугне» и «Слово о княжеском съезде в Любече» – соединил их в своё «Слово…» и дополнил их призывом к объединению удельных княжеств в единое и сильное государство. ( Именно эта поэма боярина как раз и осталось в веках «Златым словом Святослава», о котором так печалился писатель А.К.Югов).

Сегодня трудно судить о причинах весьма немногословного осуждения Петром Бориславичем коварного князя Игоря. Более сурово высказался в адрес предаиеля христианской веры неизвестный ныне летописец при дворе Владимиро-Суздальского князя Всеволода Большое гнездо (1154-1212). В Лаврентьевском летописном своде имеется его повесть с нелестными оценками событий двухлетней давности:
- Неразумно бросаются братья Игорь и Всеволод Святославичи они против половце (ци ми не князи ли?); три дня бивачат в открытом поле; леккомысленно веселятся после первой встречи с ворогом…Наконец, главный виновник всеобщих бедствий, Новегород-Северский удельный князь Игорь «по малех дней ускочи от половцев, оставив на произвол судьбы всех пленников, участь которых ухудшилась после его побега Паче того, летописец без обиняков винит Игоря в земной кончине от ран Переяславского князя Владимира Глебович в 1187 годе!

Каково быловыслушивать такие упрёки свату Кончака, во-первую голову, и будущему князю Черниговскому, - во-вторую? По убедительной версии трудолюбивого «Слово…»веда В.А.Чивилихина грешник сменил меч на перо и написал в ответ оправдательную «Повесть о походе князя Игоря Святославича на половцев». Автор последовательно отвечает на все обвинения в свой адрес со стороны Владимиро-Суздальского летописца в духе «Совестной книги для Страшного суда», в которой он смиренно вымаливает прощение не только у Бога, но и у людей. А ему было в чём каяться! Писатель В.П. Поротников в своём историческом романе «Игорь Святославич» утверждает, что при выходе из половецкого окружения сей стратиг приказал убивать без разбора пола и возраста всех пленённых степняков, дабы их трупами … мостить гать через болото! Без малого 200 лет текст Бояновой песни в литературной обработке Мстислава Великого оставался неизменным. И только в 1380-м году, в году победоносной Куликовской битвы, у «Слова о полку Володимирове, Володимира сына Всеволода, внука Ярослава» появился близнец, но в другом одеянии. Им оказалось «Слово Софрония Рязанца о Великом князе Дмитрее Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевие, яко победили супостата своего царя Мамая». Но лавровая ветвь в важном деле сохранения для потомков литературного памятника Киевской Руси Х!- ХП веков со всеми изменениями и дополнениями несомненно должна быть присуждена графу Алексею Ивановичу Мусин-Пушкину, екатерининскому вельможе, книгочею и неутомимому собирателю предметов старины. И пусть из-под гусиного пера в руках графа появился в 1792 году сумбурный плагиат сразу из многих упомянутых в начале статьи средневековых произведений; пусть его сиятельство безуспешно старался уничтожить в тексте Бояновой песни следы сватовских и свадебных мотивов; пусть владетель обширной библиотеки не признался современникам и потомкам , что в Хронографе из книгохранилища Спасо-Ярославского монастыря было вшито не «Слово о полку Игореве…», а «Слово о полку Володимирове…» Мономаха и «Слово о погибели Руськой земли» Петра Бориславича, – всё равно его «Ироическая песня о походе на половцев удельного князя Новогород-Северского Игоря Святославовича, писанная старинным русским языком в исходе ХП столетия с переложением на употребляемое ныне наречие» является для нашего пытливого взора пусть немного замутнённым и поцарапанным, но необходимым и ценным окуляром в подзорной трубе, направленной в седую старину!

А гениальный выбор графом на роль эпического «ироя», очередного свата в Степь мелкого удельного князька Игоря, позволило талантливому вельможе удачно использовать редчайшие исторические факты, между которыми пролегли более семи десятков лет. Это и прямое родство очередного свата в Землю Незнаему с крамольником Олегом «Гориславичем» и киевским князем Святославом Всеволодовичем (1120 – 1194); это и отчество жены Игоря, дочери галицкого князя Ярослава «Осмомысла»; это и нарочитое пленение русского свата половецким ханом Кончаком с последующим тоже нарочитом ритуальным побегом! И заслугу Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, как поэта, так и историка, нисколько не умаляют досадные проговоры из первоначальных Бояновых песен в его талантливом, хоть и компилятивном тексте: вроде описания хмельного тоя в русском стане на Половецкой земле; вроде упоминания реки Стугны и утопленника Ростислава в диалоге Игоря с рекой Донцом 92 года спустя после рокового разгрома Святополковых войск; вроде рассказа о поездке неудачливого свата по Боричеву свозу в Киеве ко святой Богородице Пирогощей в 1185 годе, тогда как сия святыня была перевезе нав Галич ещё за семьдесят годов до сего дня!

В итоге всего сказанного на заглавный к статье вопрос: - «Сколько авторов было у «Слова…»? - напрашивается очевидный ответ: 10 авторов:
1. Неизвестный болгарский певец времён походов Святослава в Византию.
2. Байян, придворный певец, «жирау», половецкого хана Кунима.
3. Киевский тысяцкий Байян Вышатич.
4. Киевский князь Володимир Мономах.
5. Киевский князь Мстислав Великий.
6. Неизвестный летописец при дворе Владимиро-Суздальского князя Всеволода Большое гнездо (Лаврентьевский летописный свод).
7. Новегород-Северский князь Игорь Святославлич.
8. Киевский боярин Пётр Бориславлич.
9. Софоний Рязанец. 10.Граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин.

Бог весть, почему подобная мысль не пришла в голову ни одному из многих сотен исследователей «Ироической песни…»? Бог весть, зачем сонм любознатцев изучал веками не каждую из составных частей сего произведения по отдельности, а все скопом. Хочется надеяться, что эта досадная методологическая ошибка и была единственной причиной неудач на пути к истине. Хочется думать, что как только «Слово…»веды сбросят с себя тяжкие вериги двухвекового заблуждения, то заслуженный успех к ним прийдёт обязательно, хотя трудов предстоит ещё много.