Давным-давно, еще в 20-х, когда Есенин в государстве советском был запрещен, одна мужественная учительница литературы прочла в классе своим ученикам «Я последний поэт деревни». И первая капля исповедально-скорбной поэзии певца Руси уходящей запала в душу будущего творца вокального цикла «У меня отец – крестьянин» и «Поэмы памяти Сергея Есенина». Пройдет почти три десятилетия, прежде чем взметнется вдохновенный музыкальный памятник поэту, созданный талантом композитора Георгия Свиридова. Но именно эта песня-отпевание «последнего поэта деревни» станет его потрясающей трагической вершиной. Именно здесь, в девятой части «Поэмы» нарастающая в музыке «колокольность» вершится первым ударом настоящего колокола, который предвосхищает исполинское звучание колокольной звонницы финала («Небо – как колокол»).
Так, свою удивительную «есениниану» Свиридов начал с постройки Храма…
Долгое время композитор ощущал «главным» своим поэтом Александра Блока. Он сам рассказывал мне об этом на рубеже 60-70-х. Известно, какие шедевры вокальной и хоровой лирики, своеобразной музыкальной драматургии он сочинил в союзе с поэзией Пушкина, Бернса, Пастернака, Исаакяна… Тем не менее, справедливость требует признать: именно Есенин стал центральной поэтической фигурой в творчестве Свиридова, предоставив ему палитру самую обширную для выражения музыкально-сокровенного. Композитор увидел в личности и творениях этого поэта даже нечто апостольское – от нежного Иоанна. «Русский гений, голос России, а иногда – Вопль и Рыдание истребляемого народа», – писал Свиридов о Есенине в своих дневниках. «Бракосочетание» их муз воистину свершалось на небесах – не по юбилейному поводу будь сказано. Хотя и этот повод по-своему символичен: В 2005-м Есенину стукнуло 110, а Свиридову в конце 2006-го года – 90, и юбилейные события вокруг имени композитора растянулись на весь сезон. Но есть свой парадокс в этих юбилейных аналогиях. Спрашивается: кто кому Отец и Сын?..
Свиридова захватила стихийная мощь глубокого молитвенного национального чувства Есенина, ярчайшая библейская символика его поэтических текстов. И это «небо – как колокол», и лебединые песни-плачи в небе «отчалившей Руси» (из «Иорданской голубицы»), и «наш светлый гость», сходящий, чтобы «из распятого терпенья вынуть выржавленный гвоздь» (из другой библейской поэмы Есенина «Преображение»), и этот дивный пророк Исайя, пасущий с поэтом его «золотых коров». Не из есенинской ли божественной символики родилось то центральное направление музыкотворчества и возвышенной фантазии Свиридова, которое сам композитор назвал «своеобразным символизмом»?
«В поэзии Есенина жертвенник горит!», – восклицал композитор, работая однажды с певицей Еленой Образцовой над есенинской программой концерта. «И мыслил и читал я по библии ветров, и пас со мной Исайя моих златых коров», – пела Образцова знаменитую свиридовскую дифирамбическую «В сердце светит Русь». Композитор, аккомпанируя, комментировал: «А коровы-то златые! И никто этого не увидел, а Есенин увидел!.. Если бы я был художником, я бы нарисовал картину: Есенин – пастух. Пасет стадо. А с неба на него смотрит пророк Исайя. Просвечивает в облаках такой, как у Сальвадора. Дали…». Рассуждая о стихийной силе настоящего таланта, Свиридов приводил в пример есенинское исповедальное: «Я – Божья дудка».
Да, именно так. Красота стихийного, истинно русского религиозного чувства поэта в его священном сопряжении Природы – Родины – Библии («Земля моя златая! Осенний светлый храм!») стала благодатной опорой композитору в момент свершения им главного творческого подвига. В этом свершении было свое таинство зачатия, о котором композитор однажды рассказал своему близкому другу, певцу Александру Ведерникову. «Это было на Николиной Горе, – вспоминает знаменитый бас Большого театра, – мы с ним ходили, гуляли вдоль Москвы-реки… И я ему говорю: «Вот многие любопытствуют – как это так сочиняют композиторы?» Он отвечает: «В большинстве случаев – ты не поверишь – все это приходит само». – «Как само?» – «А вот так. Я однажды шел – под Звенигородом это было – вот так же шел по жнивью, и меня как молнией вдруг ударило, и вся музыка поэмы памяти Есенина у меня в голове зазвучала – я побежал домой и просто записал ее подряд. Как это объяснить? Я ее не сочинял – она сама мне явилась»…
| МОЛ, № 4 , 2007 |