Как только начинаются разговоры про гласность, перестройку и прочие демократические преобразования, сельский киномеханик Женя Пчелкин не может спокойно усидеть на месте. Как беговая лошадь перед стартом он даже ногами перебирает от нетерпения, даже ноздри у него расширяются. Женя ловит момент, чтобы вставить одну единственную фразу, уверенный, что уж после нее внимание слушателей будет обеспечено. И стоит говорящему на секундочку замолчать, как Пчелкин выдает свое коронное: «А знаете, между прочим, что именно я первейший «прораб перестройки»?
В своем селе его история всем известна, но стоит появиться новому человеку, как Женя начинает его обхаживать, упорно сворачивая разговор на необходимую тему. Ему нравится как люди реагируют, как смеются, как хлопают по плечу, а особенно, если кто-нибудь скажет: «Да про такой случай и фильм снять не грех!» Тут уж сельский киномеханик просто светится, но скромно опустив глаза, произносит: «Ну фильм, допустим, не получится, материала маловато, однако же факт имел место быть довольно любопытный».
А происходило все так...
Женя Пчелкин терпеть не мог вызовов в облкинопрокат. Одно дело с районным директором киносети побеседовать, разобраться, даже поспорить. Он свой в доску, всегда поймет, поможет. В одной лодке они с ним находятся. Не выполнит план сельская киноустановка и директору не сладко придется. Другое дело областное начальство. Заумные там они все, по отчетам да цифрам о жизни судят. «А почему у вас не все механизаторы охвачены кинолекторием «Земля родная»? Посмотрите, как соседи работают. Там на занятии клуба механизаторского всеобуча по 400 человек приходит, а вы только за 30-40 отчитываетесь. Надо поднажать, улучшить, углубить...»
И ведь нельзя им, дуракам канцелярским, сказать правду, что у соседей, даже если они последнюю старуху во всеобуч этот самый запишут, все равно столько народа не наберется. Не гаркнешь им по простому, мол, как же это можно в сельский клуб на 80 мест 400 человек запихнуть? Не поймут, еще тебе же и достанется. «Вы, товарищ Пчелкин, неправильно понимаете политику партии, не уделяете должного внимания пропаганде сельскохозяйственных знаний средствами киноискусства». Опять же директору киносети достанется. «Не ведете воспитательную работу с кадрами, пустили на самотек». А тот, в свою очередь, хоть мужик и с понятием, но отыграется, не даст хороший фильм на подкрепление репертуара.
Но в тот ноябрьский день 1982 года Женя Пчелкин ехал в город даже радостный. Во-первых, никаких грехов за собой не чувствовал. С трудом, но врать научился. Во все кинолектории записал весь списочный состав колхоза. Во-вторых, есть полная уверенность в выполнении месячного плана. Любимый шеф, директор киносети подкинул на подкрепление замечательный фильм «Смерть негодяя» называется. Франция. Две серии. В главной роли Ален Делон. Политический детектив о борьбе честного одиночки с коррумпированными чиновниками. Мечта, а не фильм! С таким уже к середине ноября месячный план будет в кармане. Женька вместе с заведующим клубом Олегом Котовым два часа над афишей корпели. Шеф предупредил, что картина демонстрируется последний раз, срок ее проката в СССР истек. Все, больше никогда не увидишь! А значит, налетай, ребята! У нас на такие призывы клюют охотно. Вот и написали на афише крупными буквами «прощание», а пониже мелким шрифтом «с фильмом». А потом красной, кровавой краской «Смерть негодяя». В правом верхнем углу место осталось, так Олег черный пистолет нарисовал, а из ствола капли крови капают. Женька сначала воспротивился, мол, это с ножа капать может, а из пистолета ни в жизнь. Разве что его в лужу сначала опустить. Но делать нечего, согласился так оставить. Для большей наглядности. Завтра как раз демонстрация, а билеты, между прочим, уже спрашивают.
Контора облкинопроката встретила тишиной. Большого начальства не видно, а то, что поменьше рангом, в тоске и задумчивости из кабинета в кабинет шастает. Постоял в фойе, покурил, с такими же съехавшимися на совещание киномеханиками. Приглашали, конечно, не всех и не кого зря, а только самых достойных. Женька с завистью смотрел на обилие значков «Отличник кинематографии СССР».
– Женька! Вот молодец, что приехал! А то я думал, день пропадет, выпить не с кем будет, – громким шепотом зашипел на ухо подбежавший Володя Беляков. Был он замечательным киномехаником, обслуживал кинопередвижки. Деньги всегда водились, но слаб был по части спиртного. Правда, любил хорошую компанию, чтобы посидеть, поговорить за жизнь, а Женька как раз и являлся для него такой компанией.
– Ты потише, услышит кто-нибудь, да заложит, отопьешься тогда, – предостерег его Женя.
– Да ты думаешь, они не пьют, а на хлеб мажут! Да все уже договорились, только ждут, когда эта официальная часть закончится, – успокоил Володька. – А я как знал, две бутылочки водки припас. Ох, и поговорим мы с тобой!
– Товарищи! К сожалению, совещание сегодня не состоится. Прошу зайти в бухгалтерию отметить командировки и получить премию. О дне проведения совещания вас известят дополнительно, – неожиданно прозвучали слова самого главного начальника. Кто бы другой объявил о таком, так шум возник бы страшный. Мол, ехали, ехали и приехали... А тут не поспоришь. Да и мудры они, большие начальники. Про бухгалтерию – то и про премию вовремя ввернул. Володя уже рот открыл, чтобы свое несогласие с порядками высказать, а тут как бальзам на душу – премия! Да и он как раз никуда не ехал, с соседней улицы, своим ходом притопал.
Образовалась небольшая очередь к бухгалтеру, но уже вскоре друзья были на улице. Свободные и с неожиданно свалившимися деньгами.
Жена только к вечеру ждет, почему бы и не посидеть с Володькой. Когда еще такой случай предоставится, – размышлял, сам себя уговаривая, Женя, а ноги уже несли его вслед за Беляковым к его дому.
Квартирка у Володи была однокомнатная, холостяцкая, запущенная. Но сразу можно было заметить, что хозяин имеет прямое отношение к кино. На стенах, вместо обоев, плакаты с названием фильмов. Посередине стола кинопроектор «Украина». На подоконнике, на полке, на кухне – везде бабины с пленками. А пустые жестянки используются и под тарелки, и под пепельницу.
О кино оба могли говорить часами. Даже не заметили, как пролетело время, как опустели бутылки. Сходили принесли, с огромным трудом купленную у знакомого приемщика посуды, еще одну.
– Володька, что ты как дикарь живешь? Ни телевизора у тебя, ни магнитофона. Музыку бы сейчас пустить фоном к застолью, – предложил Женя.
– Хочешь «Украину» врублю. Хотя нет, там у меня все ленты политические, без песен, давай радио включим.
Включили и тут же замерли, как в столбняке.
«... Из жизни ушел верный продолжатель великого дела Ленина, пламенный патриот, выдающийся революционер, борец за мир, за коммунизм, крупнейший политический и государственный деятель современности Леонид Ильич Брежнев.
Вся многогранная деятельность, личная судьба Брежнева неотделима от важнейших этапов в истории страны Советов...»
– Эх, ма! Что же теперь будет? А я и смотрю, все начальство в тоске и заботе. Значит умер наш дорогой Леонид Ильич, – после молчания заговорил Женя.
– Давай помянем, – хоть и на водку он цены набавлял, ее все равно пили. Передайте Ильичу, нам и десять по плечу, как говорится. Вот так да!
Выпили, помолчали и тут до Пчелкина дошел весь трагизм его положения.
– Слушай, у меня же афиша на клубе висит...
– Ну и что?
– Так ведь какая афиша!!! «Смерть негодяя»! Все, пропал я.
– Ну ты, Женька, даешь. В такой момент переломный, можно сказать, и шутки шутишь.
– Да кто же мог знать? Как же мне теперь быть?
– Позвони! Пускай немедленно снимают.
– Откуда, да и куда. У нас в правлении колхоза телефон неделю молчит. Ой, пропал я.
– Не скули. Надо в Москву телеграмму срочную дать. Мол, скорблю вместе со всем советским народом, а что до афиши, так надо заранее предупреждать... Давай еще помянем. Такой повод.
– Нет, Володька. Я до дому должен добраться и сам эту афишу уничтожить. Тогда, может быть, еще и не посадят.
– Посадят. У меня дядька в сорок седьмом в газету, где портрет Сталина напечатан, селедку завернул, а кто-то заложил. Так три года дали. У нас посадят. Так нашего дорогого Леонида Ильича обозвать! Негодяем – это же надо придумать?
– Да я же не про него, а про Ален Делона.
– Хоть про Ивана Грозного. Иди теперь, объясняйся.
Женя с ненавистью смотрел на своего собутыльника. Не попрощавшись, хлопнув дверью, побежал к автобусу.
На автовокзале узнал, что автобус в его направлении будет только через час. Бросился к такси.
– Чирик делов. Садись, поехали, — невозмутимо отозвался таксист.
– Быстрее, пожалуйста. – взмолился Женя.
– Что, умер кто-нибудь? – полюбопытствовал водитель
– Да, Леонид Ильич Брежнев, – обреченно сказал Пчелкин
– А ты на поминки видно опоздать боишься. Хотя запашок от тебя серьезный. Уже успел приложиться.
Водитель замолчал и всю дорогу с опаской поглядывал на Женю.
Подъехали прямо к клубу. Афиша висела на месте. А по бокам воткнули два припущенных флага с черными лентами. Зрелище было потрясающее. Жуткое и комическое. «Смерть негодяя», «прощание» и знамена с черным крепом.
Женьку в теплой машине развезло, он, едва не падая, добрел до клуба и стал тянуть афишу на себя. Сорвав, стал руками, зубами кромсать полотно.
– Эй, кто это безобразничает? – издалека заметил непорядок Олег Котов. – Ты что, Женька, сдурел? – запыхавшись закричал он, побежав ближе.
– Рви, Олежка, рви! Это ты видно сдурел, что ничего не соображаешь. Нам завтра такую «смерть негодяя» покажут.
Олег сообразил наконец, что произошло. Вместе они разорвали все полотно и даже сожгли в разожженном костре остатки. А на свободное место повесили приготовленную заранее по текущему репертуару афишу картину «Любовь земная». Все мило и пристойно.
События не наделали шума. Никто Женьку не привлек. То ли люди в селе совестливые, то ли компетентные органы не обратили внимание на сигналы, не до того им было.
А Олег, пока не уехал из села в город, иногда упрекал Женьку: «Дурак ты, смотри как все повернулось! Ну, пострадали бы годочек, зато теперь точно депутатами при портфелях были бы. Хотите, Пчелкин, быть министром кинематографии – пожалуйста. А вас, Котов, не затруднит возглавить министерство культуры? Эх ты, лопух!
Со временем все перепуталось в голове у сельского киномеханика и теперь, рассказывая свою историю, он представлял себя то жертвой «застоя», то буревестником «перестройки», то ярым сторонником «дорогого Леонида Ильича».
Но с тех пор фильмы с опасными названиями он брать опасается. Как бы опять в историю не попасть.
| МОЛ, № 1 , 2008 |