Цензуры больше нет, и классно! –
Пиши, что хочешь, брат-поэт.
Но кажется порой: напрасно
У нас цензуры больше нет.
Я не питаю к ней почтенья,
Оковы слову не нужны,
Но сколько, будь она, при чтенье
Я сэкономил бы слюны!
Стать умнее – пустая задача:
Необъятного нам не обнять.
Хочешь быть в этой жизни удачлив –
Не пытайся ее осложнять.
Все философы кончили плохо,
В нищете гордый век протрубя.
И не надо винить в том эпоху –
Все эпохи достойны себя.
Наша тоже не лучше, не хуже,
В ней, подобно иным временам,
Ум с одною лишь целью нам нужен:
Чтоб понять – что не нужен он нам!
По жизни игры выбирая,
Мы знаем что нам выбирать.
Хирурги в ножички играют,
Чтоб людям в ящик не сыграть.
А если отодвинуть фатум
Им не удастся, черт возьми,
Тогда патологоанатом
Сыграет в ножички с людьми.
Что я могу сказать про вас?
Когда, прищурив левый глаз,
Вперяю в вас открытый правый,
А вы глядите на меня,
Как солнце на закате дня,
С улыбкой светлой, но лукавой, –
Всё, чтоб я ни хотел сказать –
Неважно. Все слова излишни,
И лишь восторг и благодать
В душе цветут розаном пышным.
О, если б мог, сорвав его,
Я вам преподнести прекрасный
Цветок, как кровь поэта, красный –
Знак восхищенья моего!
Один умен. Другой умеет словом
Чужую мысль красиво облекать:
Услышит, покумекает – и, глядь –
Уже стихотворение готово.
И к первому несет. И тот с почтеньем
Читает: Ишь, придумал каково!
А то, что мысль-то, собственно, его,
Почти не помнит, увлеченный чтеньем.
Другая мысль к нему уже пришла,
И прошлую уволила с работы,
И если б не старанья стихоплета,
Давно б она на пенсии была.
И умный честно говорит поэту:
«Да, без тебя весь ум – один нейрон,
Пульсирующий в темноте времен,
И только ты его являешь свету»…
А тот, выпячивая гордо грудь,
В улыбке ясной обнажая зубы,
Сквозь них цедит: Хоть сказано и грубо,
Но точно выражена суть!
Когда однажды я с постели
Не встану утром… Вот вопрос:
Поймет ли мир, что он понес
Невосполнимую потерю?
Поймет ли, напрягая ум
И обостряя слух могучий,
Что мной производимый шум
Входил в гармонию созвучий?
Поймет ли он, что без меня
Беднее стал, что я был нужен,
Как нота в партитуре дня?
А не поймет – ему же хуже!
Не став скромней в желаниях своих,
Я понял, что желания – химера,
И, хоть из всех возможных, чувство меры
Скучнейшее, я начал мерять их
Возможностью осуществленья. Годы
Берут свое, и опыт прежних лет
Твердит уныло: супротив природы,
Взлетая мыслью, не иди, поэт!
Что можно, что доступно, что логично –
За тем гонись, того и вожделей,
А что вне компетенции твоей –
О том и думать даже неприлично:
Не лезь на недоступный пьедестал,
Не для тебя заря успеха брезжит…
Нет, я скромней в желаниях не стал:
Я просто их озвучиваю реже.
Гумилева поставили к стенке
Потому что при взгляде на хама
У него не дрожали коленки
И смотрел как-то слишком уж прямо.
Нынче время гуманней. Но в этом
Тоже надо еще разобраться:
Если к стенке не ставят поэтов,
Может, что-то с поэтами, братцы?
Я мог бы вас назвать милашкой...
Но вы обидетесь, боюсь,
И я, не кончив речь, собьюсь,
Почувствовав, что дал промашку
И где-то в грязь упал лицом...
А ведь обидитесь напрасно!
Милашка – славное словцо, –
Мне это совершенно ясно.
Когда бы я был, скажем, вы,
Что лишь гипотеза, увы,
А вы, напротив, были мною, –
Услышавши из ваших уст
Подобный, полный свежих чувств
Эпитет, пахнущий весною,
Отреагировал бы я
И положительно, и тонко.
Но вы – есть вы, у вас своя
Душа, свои души потемки.
Я вас обидеть не хочу,
И тихо в тряпочку молчу...
Я не знаю, хорошо ли это
И достойно ль памяти веков,
Если биография поэта
Интереснее его стихов?
Пуля, оборвавшая стремленья,
Возраст, недошедший до седин…
Набегают слезы умиленья:
Эх, а мог бы… Жаль поэта, блин!
Но – не знаю. Тут такое дело:
Если статистически считать –
Сколько жертв аборта не сумело
В этой жизни гениями стать!
К ним судьба была еще суровей,
Но в поэтах мы не числим их.
Ах!.. На этом честном русском слове
Обрываю я свой горький стих.
Я в жизни многое видал,
И верным шел путем, и ложным.
Я был бы гением, возможно,
Когда бы быт не заедал.
Мне говорят друзья: усилья
Лишь приложи – и сможешь ты
Взлететь, расправив гордо крылья,
Достичь достойной высоты.
Я ж отвечаю: пусть летают
Пернатые, а мне и здесь
Неплохо: как ни заедает,
Но в быте всё же что-то есть.
Порою даже – очень что-то,
Притом, приятное весьма.
А гений – трудная работа,
И не для всякого ума.
| МОЛ, № 1 , 2012 |