памяти отца
Мои сверстники о случившемся пишут в ЖЖ. Я начинала с этого, а еще с фанфиков. Могла бы этим ограничиться, но в событиях, вы увидите это, я вдруг обнаружила нечто обусловленное, вернее, закономерное. Кто-то пытается заглянуть вперед, веря в гороскопы, я же надеюсь предвидеть будущее, уловив за хвост закономерность событий моей жизни здесь и сейчас.
Она не линейна, эта закономерность, проглядывается, когда притормозишь, и перед тем как двинуться вперед, оглянешься назад.
Итак, в путь. Попробую быть честной с собой - иначе мне не совладать с беспокойством. Иногда, кажется - я не хочу взрослеть...
Надеюсь, в том, что я прочту по завершении, не окажется ни капли выдумки, ни в событиях, ни в толковании их. Поначалу труднее всего с именами. Проще со сверстниками, они давно и прочно существуют под «никами». Дальним, так и быть, имена выдумаю. Близких – определю, как чувствую…
Сегодняшний, поздний вечер. Возвращаясь после занятий в школе вожатых, захожу в супермаркет, и у кассы слышу предложение выпить по чашечке кофе. Возраст незнакомца сразу не определишь, скорее – к сорока. Разумеется, отмазка у меня была. Мол, поздно, тороплюсь. Но я почему-то кивнула и пошла к кафетерию. Впереди пошла.
На неуместное дополнительное предложение ответила, подчеркнуто спокойно: «Спасибо, только кофе». Странно, в начале избегал моего взгляда он, я же нисколько не тушевалась. Хотя…
Об этом позже. Сначала о сегодняшнем завершенном дне…
Утро в нашем доме начинается со звонка будильника на мобильном Мамика, далее звучит “Youth Of The Nation”.
Пульт нащупывается моей сонной рукой, но не тут-то было. В дверях оказываются: сперва - мамик - со стаканом сока, потом Лёва – хвост трубой. Сок отправляется на полку, Лёва – мне на грудь. Увы, надо подниматься. Центр притушен в интересах соседки снизу – потому двери ванной и туалета полуприкрыты. Котопёс «наружит» у них. Мамик – собачница, я – кошатница. Но ни нашим, ни вашим. Я мечтала об огромном коте с кличкой Леонардо, в память героев «Титаника» и «Черепашек Ниндзя». В результате: миниатюрная кошка с повадками собаки.
В приоткрытую дверь ванной комнаты продолжает врываться «Молодость нации». Эту композицию я полюбила за ритм. В слова как-то не вслушивалась. Наверное, прелесть языка церковных служб – латыни или старославянского – в слабом улавливании смысла, угадывании его в ритме, фрагментарном узнавании отдельных слов. Так было и у меня: с большинством англоязычных композиций. Теперь, благодаря Интернету, английским языком я владею прилично.
Англоязычный текст давно любимой группы, сливший в единую композицию мужественные и юные голоса, вдруг ударяет в меня смыслом. С утра я, оказывается, слушаю реквием по надежде на светлое будущее… У них…
А у нас? Додумывать некогда, потом.
Доглатываю свой кофе, последним взглядом окидываю себя в зеркале. Экипировка моя сложна: на грудь или левую руку – по сезону – mp3 плеер. Наушники чуть ли не студийные – головной убор отдыхает круглый год. Темные очки, в ящике их не меньше дюжины. Не смотря на рост – никаких каблуков. Все! Я готова к встрече со столичной, дикой толпой и очередному опозданию на первую пару.
Итак: три трамвая и метро с двумя пересадками. Лица сидящих и стоящих являют полу прикрытые глаза, опущенные уголки рта. А я, черт побери, улыбаюсь, и надо мной нависают. Утренняя улыбка в общественном транспорте – диковинка, ею, наверное, греются. Расставляю до упора кроссовки, погружаюсь в мелодию из наушников. На пересадке в хорошем темпе поднимаюсь по обездвиженному эскалатору в числе немногих. И не потому, что спешу. Вместо первой пары зачет по этнопсихологии. Если бы Япония…
Выходит серединка на половинку – Ислам. - Ваша фамилия татарская? - Лакская.
Экзаменатор заметно оживляется: - Знаете лакский язык? - Увы, но мое первое слово - лакское – «абен». И перевожу – «поцелуй». Слышу за спиной легкий смешок, их право - слыву недотрогой. Сосредотачиваюсь на очередном вопросе, а затем чувствую, что могу перехватить инициативу. Потому отношу свою нацию по отцу к суннитам, описываю аулы, в которых поводила лето, их быт. Называю приблизительное число народности в России. Половина лакцев-мужчин, уходивших со скудной горской земли на промыслы, после закрытия границы с Турцией оказалась за рубежом. Это и печальная история моей прабабушки. Мужчины ее семьи оказались вне родины. Экзаменатор кивает и упускает из виду, что вопросы задавать должен он.
Оказывается, я помню немало. Мамик постарался.
Напираю на народные промыслы Дагестана – дом полон альбомов. Но, прежде всего – Балхар. Изделия балхарцев традиционны – корнями ремесла уходят вглубь веков…
Действительно, балхарские кувшины напоминают античные. Терракота или черный фон их украшены светлым орнаментом. Среди тех, что у нас в доме, есть несколько уникальных, коллекционных, дареных Мастером. И еще фигурки странных животных, как правило, парных.
Рассказывать я умею. Преподаватель сознается, что специализируется по Северному Кавказу. И я увлеченно продолжаю, хотя, чувствую, что рассказываемое не слишком близко к сдаваемому предмету. У лакцев из Балхара всегда ценились невесты с крупными ступнями – месить глину. Друг отца – настоящий гончар-художник – создал семейную фольклорную группу. Жена и двое дочерей служили фоном, изображали танец лишь движениями рук. Двигаться им было не по силам. На них надевали что-то в виде полотен, от горла до ступней увешанных серебряными изделиями.
Настоящий художник не продавал самое лучшее - менял его на столь же уникальное, созданное Мастером… Серебро друга отца не покупалось, а свидетельствовало о мастерстве поколений. В начале девяностых оно было украдено…
Перевожу дыхание и получаю зачет. В коридоре я встречаю полное одобрение своей ловкости. Пусть думают что хотят. Конечно, получить зачет на халяву любому студенту классно, только меня в эту минуту не это греет. Памятные лица ожили во мне, И горько, и светло одновременно – прикосновение к родному, теперь – не доступному. Появляться мне в неспокойном Дагестане без сопровождения мужчины-родственника небезопасно.
Я передаю лекции вечному прогульщику Лексу, встряхиваюсь и отправляюсь со счастливчиками отмечать удачу – что ни говори – на этот раз занималась я спустя рукава.
Наш факультет занимает бывшую усадьбу. Территорию ее, полагаю, урезали, но осталась позади строений крошечная рощица и лужайка. Туда и отправляемся с пивом. Я – связующее звено ботаников с пофигистами. В отличие от первых я и лекции могу пропустить, и не парится из-за четверки, хотя успеваю на их уровне. В ботаниках у нас серьезные девушки, в пофигистах – девушки гламурные и основная часть парней. С парнями у меня партнерские отношения, делюсь с ними лекциями, помогаю с КВНом. Даже выступала однажды в команде. Но быстро поняла – не мое. Играть в импровизацию скучно. С гламурными я практически не общаюсь – тем общих нет. Еще со школы у меня сложности с девичьими темами. Обсуждаются три вопроса: что у меня с моим парнем, где это купила, предки достали. Парня у меня нет, прикид мой по большей части спортивный, в доме - я на равных. За свои поступки несу полную ответственность, а потому свободу мою не ограничивают и проблем не возникает ни у меня с мамиком, ни у нее со мной.
Кест протягивает чипсы и сообщает что у Ника новая девушка из экономистов. Нас в этом семестре уплотнили. Я киваю, а Кест сетует, что никак не может найти себе пару. Считывается намек и на оказанную мне помощь в приобретении чипованной ПСП.
- А ты влюбиться для начала не хочешь? Кест мнется. Как многие. А я предпочитаю для начала влюбиться. Но в кого?
Первое свидание у меня случилось в двенадцать. В голосистом южном дворике под вечер к мамику обратился молодой человек. Он обитает в домике напротив квартиры наших хозяюшек. Я, любопытничая, высунулась из окна. Но разговора слышно не было. Молодой человек мамику в сыновья годится. «Ну, мамик дает!» пронеслось во мне. К себе незнакомца я даже примерить не могла: высокий атлет и лицо как на античной медали. Но оказалось, разговор шел обо мне. Мамик честно призналась, что дочь ее на дискотеки не ходит, но пригласить ее на вечернюю прогулку было бы совсем не плохо. Отпуская, нас на прогулку, она упомянула нечто, связанное с героями Толстого. Мол, Наташу Ростову открыл князь Болконский. Я-то совсем ошалела, мало, что ему восемнадцать, он еще и окончил первый курс Одесского универа. А я-то! Слава Богу, какой класс я закончила, он не спросил. А окончила я – пятый, и готова была врать, хотя до этого такой необходимости не было. Понятно, я комплексовала и раньше. Из-за проблем со зрением – пошла в школу в восемь. Училась по спецпрограмме и четвертый класс не пропускала. Называя класс, я чувствовала себя малолеткой и имела много огорчений из-за снисходительности сверстников.
Прогулка наша затянулась. Он знал и любил все уголки древнего города, города своего детства. Потом мы сидели у моря. Там, где оно вне каменных оков. Ноги от долгой прогулки гудели. Так что я не сразу включилась в созерцание. Совершенное. Полной луны, бликов мирной бесконечной глади…
Наш временный сосед уезжал на следующий день. Мамик сфотографировала нас вдвоем под виноградной лозой наших хозяюшек. От той поры у меня остались фотография и письмо, пришедшее точно в день моего тринадцатилетия. Влюбиться я не успела, два года шла дружеская переписка по электронке. Потом она как-то увяла. Увидеться больше нам не довелось….
Только происшествие это дало серьезнейшие плоды. Я, не откладывая, одолела «Войну и мир» и еще поняла – если молчать – сойдешь за ровню…
Когда даже бледная немочь – Юлька завела парня, я себе сказала – «не будь дурой, хватит выпендриваться».
Потенциальный парень был отобран по фотке. В натуре он, пожалуй, оказался мелковат, но я итак забраковала с десяток претендентов телефонной службы знакомств. И пошла тягомотина.
Коля (на сей раз, обошлось без «ников», к компу у парня отношение оказалось прохладное) приезжал по понедельникам под вечер. С розой и брикетом мороженого. Мороженое мы потребляли с мамиком по его убытии, по-моему, он сладкого не любил. Любил и потреблял Коля сверх меры пиво.
Вышло это ему боком. Коля старше на год, мне было шестнадцать. Размеренность посещений получившего в конце концов отставку объяснялась совмещением учебы с работой, денежной и тяжелой. Коля уже распланировал будущее, на меня имелись серьезные виды. Короче, мне светил домострой.
Даже мое нежелание целоваться было воспринято в плюс – не свистушка. Мне даже смешно не было – давила ответственность. Отделалась я малой кровью и ничтожным враньем.
Застукали нас на скамеечке Щукинского парка с банками пива. Моя была первой и почти полной, его – третьей и полупустой. Если честно, надо было делать ноги, сержант вряд ли имел право применять оружие. Но мы потащились за сержантом через толпы у метро и автобусных остановок. Я до сих пор не могу понять, как не сбросила в урну свою банку, предъявленную мамику уликой.
Мамик, вызванная в отделение по телефону, состроила серьезную мину. Ей прочли лекцию о пивном алкоголизме и предложили подписать кучу бумажек. По окончании формальностей я получала свободу. С Колей же было сложнее. Во-первых, он оказался подмосковным жителем, во-вторых, милицейские тетки утверждали, что подросток пьян. Мамик их мнения не разделяла и просила взять дочкиного приятеля на поруки. И понеслось. Известно – своих не сдают. Мамик дошла до зама начальника. Вот уж кто был нетрезв и мало вменяем. Вызвали скорую – везти несовершеннолетнего в детскую больницу. Отыгрался за нас славный лысый дядька – врач скорой помощи. Он им все высказал. Зам начальника быстренько заткнулся и слинял. Но у врача не было времени разобраться и с тетками, его ждали больные. Вызвали вторую скорую, и мамик опустила руки. Телефонный звонок раздался сразу по нашему приходу домой. Коля обрел свободу ценой в стольник.
В последовавший за происшествием понедельник я наврала Коле, что родители не могут мне простить позора с милицией. Он понял и ушел понурый. Я не знала, что делать с розой и мороженым, но возвращение даров вряд ли бы его утешило.
В семейных преданиях с отцовской стороны присутствует «великая любовь». Я – плод «великой любви» - это тебе не кот начхал. Папа, следуя традиции, сказал маме – «будешь моей женой» и добился ее «великой любви».
А потом была измена. «Великую любовь» измена убивает. Хочу ли я «великой любви»?
От такой дочери как я точно не отказалась бы, только прежде …. Хотелось бы сына.
У дочери мамиковой приятельницы, ей двадцать, есть и сын, и дочь, а муж – славный, но…
С периодичностью в полгода я оказываюсь у них с мамиковым поручением - ее приятельницы нет в Москве, и надо срочно залатать бюджетную дырку юной семьи.
Малыши светленькие, в юную мамашу, кидаются на меня, целуют, и внутри что-то тает, как карамелька, засунутая в рот щедрой липкой ручонкой. Их родители, в отличие от меня, не слишком парились. Встретились мальчишка с девчонкой из соседствующих многодетных семей, потянулись друг к другу, родился Андрюшка, через год – Манечка, прошлым месяцем сыграли свадьбу, считай – молодожены. Возвращаюсь я из Бирюлева задумчивой, потом встряхиваюсь, подсаживаюсь к компу. Читаю фанфики, пишу в их стиле сама, сочиняю логотип к очередному творимому сайту. Отвертка мне привычней иглы.
Есть заманчивое предложение вести онлайновый отчет о футбольном матче любимой команды из Лужников. Так что милые мордашки малышей уплывают из памяти до следующего визита в Бирюлево.
Сколько раз замечала: стоит подняться настроению и тут же найдется кто-то, стремящийся его опустить. Что же, вечно быть настороже?! Черта с два!
Обычно они ходят по двое, с объемной сумкой в отечной руке и отрепетированной елейной улыбкой. На них либо объемные вязаные кофты, либо обтертые пуховики - по сезону. Тетка движется, смотря прямо на меня, и я решаю сыграть в пай-девочку. Торможу, поднимаю очки, опускаю наушники. Я сегодня добрая, а то бы ты наоралась. Честно, мне ее жалко: совсем тухлый номер – подходить к столь демонстративно отгороженной от посторонних.
- Как вы полагаете, кто создал все это? – Тетка картинно поводит рукой в сторону художественного салона. Безумная имеет в виду открыть мне за пару минут основы мироздания.
«Оп-па» - проносится во мне, подобный вопросик не так давно озвучил академик-астрофизик из круга мамиковых друзей. Подоплека была, правда, другая. Престарелые астрофизики не слишком часто общаются с благовоспитанными симпатичными девочками. Как не попасть в затруднение в выборе тем для беседы.
Улыбаюсь, молчу, жду продолжения, а тетка уже шуршит в безразмерной сумке. На свет извлекается безукоризненно китчевый глянец брошюрки. Свидетельница Иеговы протягивает мне брошюру и отпускает с миром.
Ни тетки, ни астрофизики в моих ответах не нуждаются. А зря! Кто их на пенсии кормить будет?
Возвращаю на место свою экипировку и бреду к родному подъезду. Опускаю рекламу духовного в урну и достаю ключи. Вечно я парюсь из-за пустяков. Что мне эти посторонние, не требующие ответа вопросы? А я над ними зависаю, над этими вопросиками, они меня из колеи выбивают, внутри живут и бьют изнутри, требуют выпустить и добиться смысла. С чем я живу, для чего, не сегодня, не сейчас… Маму я огорошиваю просьбой отыскать на полках Библию. Ладно, тетки, так и быть, приставайте со своими вопросами…
Обнаружив на моей плоской грудке отсутствие крестика, пляжные приятельницы выносили приговор – она не крещеная. Опускали, можно сказать, ниже плинтуса. Со своей бедой я обращалась к мамику, даже несмышлёнышем понимала – к папе лучше не подступаться. Мои двоюрные лакские сестренки под одеждой носили амулетики на шнурах. Вопрос, однажды заданный, остался без ответа. А потом все-таки разрешился. В соседней служебной квартире появилась новая семья. Двое братьев были значительно старше, но не побрезговали подружиться с малявкой. Правда, иногда я могла принести пользу. Братья по очереди отправлялись в магазин на велосипеде. Я сажалась на раму, гордо взирала с нее на подружек с нательными крестами. Пока старший набирал продуктов, я сторожила велосипед.
У подростков крестиков не было, они не достигли шестнадцати – возраста крещения баптистов. На том успокоение и пришло. В очередной раз вопрос о моем крещении возник в монастыре в антипасху.
В субботу накануне первого воскресения после пасхи я оказалась в примечательной компании. Мамик со своим любимым, его первая жена с теперешним мужем, пара дам заинтригованных возможностью VIP-приема настоятельницей женского монастыря под Тверью и мы с Евой – девочкой преклонных годов из боксеров. На пребывании в компании псины настоял не Миша, а мамик. Не разделенное с любимым существом приключение – удовольствие ее не устраивало. С тверского вокзала двинулись на трех машинах. Я оказалась отрезанной от близких, во власти торжествующего православия. На душеспасительные беседы кивала, но кожей чувствовала отсутствие под футболкой знака сопричастности. Я начала жалеть о поездке, но…
Те два дня – до сегодняшнего - помнятся мне в красках и запахах, в звуках и даже – вкусе. Счастливыми днями.
В пути решено было несколько изменить маршрут. Дорога свернула к Мхам, к приходу, где матушкой была Мишина дочь от первого брака.
Гостей провели в двухэтажный странноприимный дом. На первом этаже, за залом располагалась трапезная. Во главе долгого стола возвышался отец Федор, в торце, на табуретке – улыбчивая полная женщина. Я ошиблась, приняв ее за матушку Феодору. По пути мне втолковали, что к «сводной сестре» прилично обращаться только так.
Лавки по бокам стола оккупировала разновозрастная ребятня. Она сразу потеснилась, и наша компания приступила к еде. Вкуснейшей! На первое дали суп, густой от грибов, потом, в ту же миску, вытертую по примеру окружающих корочкой, положили пшенную кашу с тыквой. Мамик округлила глаза, наблюдая мой аппетит. Под конец к чаю подали два колеса пирогов с черникой и яблоками. Пироги оказались неслучайными. За столом присутствовали именинники. Дети выглядели по-разному, я сразу отделила городских от деревенских. По брендовой одежде. И точно, присутствовали дети спонсоров, называемых в приходе благодетелями. На выходные их привозили в приходскую школу, они даже ночевали на втором этаже странноприимного дома. По окончании трапезы присутствующие поднялись для благодарственной молитвы. Я исподтишка проследила за парнишкой напротив, опустила глаза и зашевелила губами. Слов, произносимых другими, я не знала, но мысленно действительно благодарила того, для меня – без имени, кто подарил мне и этот солнечный день, и это окружение, и счастливые глаза мамика, увлажнившиеся.
В монастырь нам ехать выпадало по утру, а теперь гостей повели наверх. Мне досталась комната на пару со сверстницей – дочкой благодетеля. Девочка, переступив порог комнатки, опустила дорожную сумку и перекрестилась на иконку в углу. Потом спросила, какую постель я предпочитаю, я ответила «на твое усмотрение», она улыбнулась «ты гостья». Мы поладили. Потом спустились вниз к Еве. Бедняга псина не могла рвануться навстречу родному человеку, безумную радость выражал недомерочный хвостик. Она уже отчаялась видеть любимых – вход в православный дом с собакой заказан. Не то, что сытым котярам, дразнившим Еву недоступностью с высокого крыльца. Пришлось какое-то время вести ее на поводке. У дома священника Ева вновь была привязана, и опять вокруг бродили дерзкие кошки. Я – кошатница в знак солидарности не могла себе позволить погладить ни одну мурлыку. А хотелось.
За оградой из будки вышла хозяйская чау-чау. Собаки обменялись гавом, и Ева наконец-то поняла, что деревенские порядки отличаются от городских: надо сидеть на привязи, а не гонять кошек. Тем более были получены миски - пить-есть.
Матушка Феодора встретила нас с новой подружкой на пороге, троекратно поцеловала, не делая различий, и. мы были допущены поахать над матушкиным младенчиком, потом попали в оборот к поповнам и были разлучены. Шустрая старшая моментально села мне на голову, подружку отвела к игрушкам тихая младшая. Но мы переглянулись и, при первом удобном случае, улизнули с подкрепившейся Евой. Лиза получила поводок, и до леска не выпускала его из рук.
Дом священника мы с подружкой покинули рано, к хозяевам приехали на иномарках благодетели. Взрослые готовились к шашлыку. Лиза получила папин поцелуй, я – два - мамика и Миши. Стало ясно, что далее находиться со взрослыми неуместно, и мы пошли к странноприимному дому. Расходиться по комнатам никому не хотелось. Светлолицая хозяйка дома чинила постельное белье и рассказывала детям библейский сюжет. Лиза попросила работу, я присоединилась. Мне очень хотелось оставить в светлом доме свой след, пусть неумелой рукой.
Потом рассказ прервался. Стояла необычная умиротворяющая тишина. Осторожно бочком ко мне подобрался дымчатый кот, и я утолила жажду пройтись ладонью по шелковой шкурке. Лиза тоже погладила кота. Наши руки встретились, и я ощутила радость пополам с грустью в предчувствии расставания с теплом дружеской руки и плеча.
В нашей комнатке нас ждали чистейшие простыни. От них шел удивительный, незнакомый аромат. «Святости» - ответила моему безмолвному вопросу подружка.
В утренней дороге к монастырю я оказалась в машине батюшки. Он тронул незаметную кнопочку, и мужские голоса а капелла слились высоким древним звучанием с родным за оконным пейзажем. Монастырские белокаменные стены шестнадцатого века возвышались над небольшой речкой, взявшей их в петлю. Ворота, как и стены, отличались крепостью, были заперты. Я думала, как в них будут стучать, но раздался голос – молодой, запыхавшийся.
Девушка во всем сером поспешно сообщила, что ей было «велено поглядывать» и вести гостей прямо к настоятельнице. Та уже шла навстречу. Высокая, с бледным прекрасным лицом, мне казалось, что она смотрит прямо на меня, как бы выделяя. Я опустила глаза. На настоятельнице были грубые мужские ботинки, наверное, неудобные. Я столько раз слышала, что главное в привлекательности прикида дамы – обувь. Если взгляд матери Евпраксии вызывал доверие, то грубые башмаки – любовь. В монастыре могла найтись и крестильная рубашка, и серебряный крестик, а возможная крестная мать вызывала благоговение. Только креститься мне была не судьба. Помешало некое физиологическое обстоятельство, недавно проведшее грань между девочкой и девушкой. Мамик шепнула об этом настоятельнице, и та кивнула в согласии. Теперь рядом с балхарскими фигурками на полке в моей комнате возвышается деревянная боярышня. Тонко вырезанная и расписанная авторской рукой. Кокошник русской красавицы - в мельчайших речных жемчужинках. Дар на память о ласке и тепле руки, не выпускающей четок...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
| МОЛ, № 1 , 2012 |