То, что Вы прочтёте на этих страницах и пародии и не пародии – скорее это стихи навеянные творениями моих коллег по цеху (Трамвай № 11). Иногда желчные и язвительные, но никогда не злые, ибо я их всех люблю – милых трамвайщиц и трамвайщиков.
Ваш, Иосиф Рабинович
Для читателя: В тексте оригинальные произведения авторов набраны обычным шрифтом, а алавердышки курсивом
Надо было пить кофе,
И еще смотреть исподлобья,
Говорить о многом, в том числе, о работе.
Надо было слушать серьезно,
Предлагать разные варианты,
Поправляя волосы, отвечать, кто ты?
Надо было разглядывать образцы,
Трогать их внимательно пальцами,
Вновь кивать головою: наступило лето.
Надо было поставить подпись:
Левина М.Ю., 6 июня, Москва,
Общество Ограниченного Ответа.
Смотреть, говорить, поправлять кудряшки,
С серьёзною миной, вздыхая тяжко,
Представляться, потягивая Нескафе,
А как же хотелось сказать всем «Фе!»
Пить водку в деревне, где поют петухи,
И ночь напролёт кропать стихи!
А коль отвечать, то весьма ограниченно –
Как это комфортно и органично,
А лучше – не отвечать ни за что совсем.
И в этом решение всех проблем!
Почему от тебя нет вестей?
Зачеркнуто.
Понимаешь, я очень тебя...
Зачеркнуто.
И зачем я сказала о том?..
Зачеркнуто.
Ну, и сам ты, конечно, хорош!
Зачеркнуто.
Все равно не ответишь...
Зачеркнуто.
Просто очень скучаю...
Зачеркнуто.
И когда же все это...?
Зачеркнуто.
Мне гадалка сказала...
Зачеркнуто.
Да, не плачу я, нет!
Зачеркнуто.
Что еще мне сказать?
Зачеркнуто.
Да, пошел бы ты на!..
Зачеркнуто.
Жду. Целую. Твоя.
Зачеркнуто.
Вот, уеду в Израиль!..
Зачеркнуто.
Меня любят мужчины...
Зачеркнуто.
Почему только ты?!
Зачеркнуто.
Вот такое хреновое лето...
Страдала,
Молчала,
Желала,
Давала,
Стонала,
Рыдала,
Кусала
Упала,
И встала,
Вопила,
Любила,
Терпела,
Хотела,
Страдала
Немало,
Немела,
Горела,
Скучала,
И ждала!
Устала,
Взглянула…
И всё зачеркнула!
Положи мне копейку в кармашек...
Я надеюсь, что он не дыряв:
Не в нагрудный, чуть ниже и сзади.
И левее. Ты, кажется, прав...
Круче "лепты вдовицы" - копейка!
Просверлю я верлибром дыру
И повешу на стройную шею.
Чуть левее, ты прав. Точка.Ру.
Марина Левина
А и дело всего на копейку,
Вроде даже ребёнку под силу,
Ты не можешь найти мою шейку,
Что ж ты так закопался мой милый?
И шепчу я: левее, правее,
Раздражённо так теребя
Может, стоило вытолкнуть в шею
Прямо к чёртовой маме тебя?
Ты расстроил меня, даже очень,
Эти игры мне не по нутру,
Вот и всё дорогой, многоточие
И ору, и ору, и орууууууууууу!
Он лепит людей. Да, он генератор идей,
Когда, вытирая пот со лба, он лепит людей.
Не душу ваяет - наши тела, плоть и кровь.
Коньяк ударяет, конечно, и в глаз, и в бровь.
Хирург зашивает, но лечит - тепло руки.
И если лететь, то подальше от этой тоски.
Там, где душа раскрывается жаждою губ,
Лепим друг друга огнем и водой медных труб.
И, возникая огненным шаром из тьмы,
Не зарекаемся ни от сумы, ни тюрьмы.
Это чудесное горькое счастье – любовь!
Коньяк ударяет, конечно, и в глаз, и в бровь...
Но, вытирая пот со лба, он лепит людей.
Он мастер иллюзий и не порочных затей.
Стеклянное счастье падает о земь слезой:
Ночь. Ожидание. Жажда тебя... Запой.
Нет, я не спец по философской части.
И в области мифических сердец,
Но коль коньяк на грудь воспримет мастер,
То изваяет форменный пипец…
Хирург, чьи руки к топору привыкли,
Отрубит то, что жизни не в струю,
А мы всё лепим, лепим жизнь свою
И лезут в голову дурные мысли:
Да, наша жизнь – не утренняя зорька,
Не свадебный банкет с хмельным вином,
Тут никогда, никто не крикнет: «Горько!»,
А если крикнет – вовсе об ином,
Поскольку и сума, да и тюрьма –
Всего лишь построения ума…
А горечь перца в счастье так пикантна –
Искусный повар чист и непорочен,
Гремит слезы печальное бельканто,
Вот вам запой. Особенно средь ночи…
Мы мазаны одним
миром
И крещены одним
морем,
Мы рождены одним
Богом
И отойдем одним
веком!
Отрекошетит боль
дробью,
И вырвется любовь
горлом,
Дитя из-под земли
черной
Проклюнется чело-
веком!
Мы мазаны одной
кровью
И крещены одной
солью,
Мы рождены одной
силой
И отойдем одной
славой!
На полуслове не порви
речи,
На пол пути не поверни
мимо,
И отзовется жизнь
чудом:
По мостику пере-
правой!..
Все мы писаны одним
Словом
И похерены одним
Хером*
Мы рождены одним
Махом
И объяты все одним
Страхом
Это странно, коль любовь
Горлом
А потом из под земли
Дети,
Коль смешалась там кровь с
Солью,
То без славы рождены -
Вымрем.
А тогда, как не веди
Речи
Нет надежды, что придёт
Чудо,
Переправа что, пере-
Лево,
Вот ещё хочу, но не
Буду…
* Хер – буква древнеславянского алфавита - звучит как Х,
Похерить зачеркнуть буквой Х
Она бегала мышкой по квартире.
Собираясь на работу, разбрасывала полгардероба;
Хвостиком махнула - китайский сервиз "коту под хвост".
Она посадила репку.
И выросла репка большая-пребольшая.
Тянет-потянет: вытянуть не может. Крепко!
Мужика в доме не было, дети по лавкам.
Она стала и Жучкой, и кошкой, и мышкой – вытянула репку!
И крепко... выругалась матом.
Она стала бабкой - появился дедка.
Хочешь-не хочешь – харчи на стол.
Колобка слепила румяного, на окошко его поставила.
Колобок укатился на тусовку.
Там и заяц, и волк, и лисица – все его очень хотели.
Да и как не хотеть? Сожрали.
Она снова стала мышкой…
Кто-кто в теремочке живет? - Я, Мышка-Марушка.
Заходите друзья дорогие: Лягушкин-Квакушкин,
Зайцев-Убегайцев, Лисицкий-по-Сестрицкий, Волк-Знаю-толк.
В тесноте, да не в обиде.
Жить бы, да поживать, да добра наживать!..
Но не тут-то было: Медведев пожаловал.
Сел на теремок - да и раздавил!
Все врассыпную. Политический кризис, однако.
А мышка "пи-пи" - и в норку, только ее и видели.
Велики и могучи русские сказки!
Она ёрзала мышкой по клавиатуре,
Она морщила репу, соображая в рифму.
И ругалась матом на Жучку и кошку и деток:
Кыш под лавку кошка,
Кыш по лавкам детки!
А сама за коврик и юзает мышкой,
Сочиняет эти… типа сказки,
В них всем задает она таску:
Лису – за косу, волка – за холку,
Зайцу – по… ушкам, под зад – лягушке,
Лишь Мишеньке-Давишеньке – румяный колобок,
А Мишенька на терем присел – тот осел и слегка окосел,
Кризис не кризис – терпи и терпи,
Мораль же проста: сиди не пи-пи…
И, главное, не о том речь,
Знать надо, кому колобочки печь…
Опустошаю себя по капле:
Выжимка останется черствой,
Многие обломают зубы,
Засучив предварительно рукава.
А лето придет так внезапно:
Нахлынет прибрежной волною.
Очевидно, станет теплее -
Не надо греться друг о друга.
Наполняю себя по капле:
Буду до краев полным сосудом,
Кто-нибудь точно захлебнется,
Если не умеет плавать.
Зима наступит мгновенно:
Заметет фиолетовой пылью.
Будут мерзнуть ладони -
Надо спрятать тебе их подмышку.
Была бы я оператором –
Жизнь прокрутила как ролик,
Оставила бы самое лучшее,
Неудачные кадры бы вырезала.
Переливаю из пустого в порожнее
Слова, что крепкие напитки,
Нуждаются в сопровождении взгляда,
Льда, минералки, лимона…
Опустошаю себя по капле,
Наполняю себя по капле,
Опустошаю себя по капле,
Наполняю себя по капле…
Взял ворону я за хвост
Положил её на мост –
Пусть ворона сохнет!
(Старая детская песня)
То сохну, то мокну, со временем года линяя,
Меняю опасность, которую я представляю:
От зубодробленья до полного утопленья,
Ох, вырезать всё бы, оставив одно лишь томленье
До сладкого кайфа и даже переутомленья,
Как жаль, что так кратки прелестные эти мгновенья,
Убрать остальное - останется форменный пшик,
Рюмашечка водки без льда, минералки, лимона
И сохнет от жажды правдивый и вещий язык
На трезвую голову, что будоражат гормоны!
В привычной сутолоке аэропорта,
Я, гражданин своей страны,
С желанием послать все к черту,
Иду, смешно задрав штаны:
Меня пугает перспектива,
Что в дьюти-фри все так красиво!
И рваных джинсов беззаботность,
И мыслей облачных ист-вест
Обозначает непригодность
К оседлости российских мест:
Меня волнует перспектива,
Что на Мадейре так красиво!
И, вновь отчизну покидая,
В глазах - бегущие огни...
Я, гражданин своей эпохи,
Живу, смешно задрав штаны:
Меня "заводит" перспектива,
Что возвращаться - некрасиво!..
Что в порту что на вокзале,
В Копенгагене и Ницце,
Нашим людям хоть бы хны:
Наплевав на заграницу,
Напевая трали-вали,
Прут везде задрав штаны…
Это явный позитив –
Хорошо, что не спустив!
Белые дни превращаются в черные ночи -
Это гораздо привычней, чем наоборот.
И рассыпается чаша твоих многоточий
Бисером мелким на мой загорелый живот.
Руки твои пахнут морем, а море – свободой,
Это чудесно, но можно и наоборот.
Память плетет кружева нескончаемой кодой.
Память, не надо! Неужто мне мало забот?
Руки мои были связаны, крылья – простерты!
Плавали – знаем, бывает и наоборот.
И на столе карта Крыма в отметках потертых:
Тут мы гуляли, а там развлекали народ.
Жаркие дни переходят в холодные ночи –
Лучше бы все было с точностью наоборот.
Я бы хотела к плечу твоему, даже очень...
Время! Отпущено мало. Но это не в счет...
Крымского репейника ржавые будылья,
Ночи замещаемые днями,
Если Бог презентовал вам крылья,
Нечего размахивать руками,
Если мечешь бисер – бесполезно это,
Даже если мечешь на живот,
Коль ему тот бисер напрочь фиолетов,
Не оценит, просто не поймёт!
Кружево строчек не лезет ни в воду ни в коду,
Белое с чёрным смешалось, с прохладой – жара,
Если мадженто опять возвращается в моду,
Наобороту – увы, но ещё не пора!
Мне снится пятница в заснеженных одеждах,
Как мы сидим, играем в нарды, например,
Цедим шикарный кофе с коньяком:
Мне восемь кофе с коньяком, желательно без кофе!
Ты выпускаешь дым, а я его впускаю...
Ты мудр и осторожен, как змея, и на тебе следы зубов.
А я как кошка: то подставлю спину, то когти выпущу...
Что жизнь? Она так коротка, и времени на споры нет.
Нет времени... Мне жить еще три года.
И лучше кофе с коньяком не вижу перспектив.
Мне снится пятница в заснеженных одеждах...
С чего такая хрень на самом деле?
Опять семь пятниц на одной неделе!
И что совсем бессовестно уже:
Все семеро, конечно, неглиже.
Причём, коньяк без кофе все лакают,
Как кошки, свои спины выгибают,
На трезвую - не снится хрень такая…
По пьяни же - оно немудрено,
То, что на змее-мудреце полно -
Следов зубов и всяческих когтей,
Что и трёх лет не проживёт злодей.
А всё коньяк – кабы кефир он пил,
И с кошками компашки не водил,
То жил бы долго, как Мафусаил!
Он сильно сдал, но все же не сдавался,
И худощаво мыслил и любил.
Считал упрямо, что есть жизнь на Марсе –
Станислав Лемм про это говорил.
На самом деле, кто сказал – неважно,
А важно то, что сразу все он сдал:
Во первых на права, виляя задом,
А во-вторых, позиции. Провал...
Да, налицо провал. Не только сзади.
Порвал он связь порочную свою:
Любовницу с лицом Марины Влади,
Любя отдал в прислуги: "На, дарю!"
Он сдал багаж, а с ним отчет супруге,
Куда летит и что там за дела.
Так сильно сдал, что новая подруга,
С лицом Софи Ротару – не дала.
Он худощаво жил, прыщаво мыслил,
И оптом сдав отчет, багаж, жену,
Считал упрямо, что есть жизнь на Марсе.
Вот на фига ж права тогда ему!
Хорошо любить и мыслить жирно,
Медленно не напрягая сил,
И не думать о тоске всемирной,
Сколько б Лем о том ни говорил!
Он об этом ляпнул с перепугу,
Может быть расстроился совсем,
Как ему лиричная подруга
Втюхала в конец второе М,
Тут он сдал позиции и тару,
Кандидатский минимум и вот,
На пинках прогнал Софи Ротару,
Поимел гетеру и гитару,
В бардкафе по вечерам поёт!
Кто сказал провал в того я плюну,
Кто бы видел как на радость всем
Он поёт баллады ночью лунной,
Трепетно глядя на «дубль М»
В потертом пальто
С лицом неудачницы,
Вгрызаясь в хот-дог,
Морщины тем паче.
Испуганность глаз.
На следующей станции
Вокзальные кассы:
Элегии, стансы.
До встречи – привет.
Легче, чем тени,
Мысли вослед:
Хочется в Кению…
Чего-то хочется, то ли коституции,
то ли севрюжины с хреном?
А.П. Чехов
Всё смешалось танцы, стансы, манцы
Секонд хэнд, хот дог и мысли вслух,
В этой жизни в милом преферансе,
Чуть прокинулась – и ты без двух!
Ах, послать бы всех к едреней фене,
Ну а если попросту то в Ж,
Иль махнуть на воскресенье в Кению
И нырять как негры – неглиже….
И от размышлизмов мозг топорщится
И всё хочется и хочется и хочется!
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Всегда не хватает минут десяти,
Чтобы успеть на поезд.
А лето скоро наступит,
По цвету – чистый васаби...
Осталось немного до цели,
Можно и снизить скорость –
Добраться полетом мысли,
Просьбою: «Рабби, рабби!..»
Всегда не хватает дней десяти,
Чтобы стать счастливым.
И вот кругом уже лето,
Закат – циан и маджента...
Осталось немного до цели,
Можно прибавить скорость,
Сто, двести двадцать, а дальше:
«Браво!», – аплодисменты...
Всегда не хватает лет десяти,
Чтобы понять ошибку.
Не важно, зима или лето,
Циан, васаби, маджента...
И цели уже незаметно,
Дороги туманно-зыбки,
Юности рваные джинсы,
"Кент" и в кармане ни цента.
Всегда не хватает
Быть счастливым...
Лето наступит –
Чистый васаби…
Немного до цели,
По фигу скорость...
Мысли полетом,
Просьбою: «Рабби!..»
БЕЗ ЦВЕТА
Разверзлись слёз моих хляби,
Мотается жизни лента:
Была я цвета васаби,
А нынче циан – не маджента,
И набирая вёрсты
Я жму на газ постоянно,
И мне улыбаются звёзды
Улыбкою полупьяной,
И только скорость отрада,,
А в чём же сухой остаток?
На то, что мне в жизни надо
Потребно жизней десяток!
Как недочитанная книга,
Как недопитый кофе –
Не доведенный до ума
Проект Обновления Сердца.
Проблема «куда мне деться»
Вовсе не безнадежна,
Особенно если можно
Прикинуться круглой дурой,
И загрузить фурнитурой
Палату ума сполна...
И сразу пить до дна.
Стараться пить до дна.
Как вечная недосказанность,
Как недобитая муха –
Не доведенный до слуха
Проект Обновления Сердца.
Брюзжание по соседству
Действует мне на нервы,
И лучше прикинуться стервой,
Чем выглядеть круглой дурой.
Но если в ушах гарнитура –
Палата ума пуста...
Жизнь с чистого листа.
Вновь с чистого листа…
* * *
Фурнитура для гарнитура,
Эти рюшечки и кружева,
Для чего мне, ведь я не дурра,
Лучше буду играть в слова,
Тяпну кофе, можно с Мартелем
Почитаю умную книгу,
По соседству чтоб не трындели
Покажу им в кармашке фигу,
Вместо лепты что там лежала,
А теперь на кофе потрачена,
Всё пора начинать сначала,
Обновляться пора однозначно…
Чтоб очистится, жить сначала
Себе ставлю моральную клизму,
Сердце что? Одного его – мало,
Обновлять – так всю организму!
Деревень ты моя, деревень! -
Неба синь и корявый плетень,
Русых девок лукавый глазниц,
И опухшие морды возниц.
Деревень ты моя, деревень! -
Юбка вкось и картуз набекрень,
А под юбкой белеет нога –
Не получишь ее ни фига...
Деревень ты моя, деревень!
Мне в тебя возвращаться не лень:
Загружу я горючий в багаж,
Чтоб не бегать все время в магаз.
До чего я люблю деревень:
Там такая теперь заглядень!
Разливается брага рекой,
И обратно в Москву – ни ногой.
Заплетается очень нога:
Не видать мне Москвы ни фига...
* * *
Дребедень, ты моя дребедень,
Наведу ка я тень на плетень,
А мой милый, ну просто как пень,
То несёт мне охапкой сирень,
То несёт куртуазную хрень,
И не лень ему, видно не лень
Делать это и изо дня в день,
У меня, аж мозги набекрень…
А другой – тот ленив как тюлень,
Потому и рогат как олень,
И хотя родом он – деревень
Не наколет для печки полень…
Вот сижу я – в дому холодень,
Надо выпить, да кончились день))),
Заплелась, онемела голень
И строчу на компе хренотень
Под названием стихотворень!
Фотографируя ее на фоне храма,
Чтобы позже лечь с нею в постель,
Он заказал еще по коктейлю.
Оставил открытой входную дверь.
Зачем ее глупые серьги на фоне храма?
И вырез платья ее на этом фоне зачем?
Он предпочитал любить ее пьяной,
Оставляя открытой входную дверь.
Метафизически налегая на тело,
И, собираясь вот-вот в туалет,
Можно уже не фотографировать,
И знаешь, можно задернуть свет.
Чтобы утром не испугаться причины,
Отражения вопроса на чьем-то лице...
Слушай, а правду говорят, что мужчины
Любят, когда без последствий... вообще?
* * *
Вот плывут по речке утки
Серые и крякают,
Меня милый любит страстно –
Только серьги звякают…
Частушка
Он где-то снял её,
Чтоб после снять на фоне храма,
Потешить чтоб тщеславие своё,
Прелестный позитив, стоит у церкви дама
И как хоругвь – интимное бельё.
Был день дверей, открытых для желаний,
Переплелись и судьбы и тела,
Фотограф быстро справил все дела
Без разных слов, без лишних обещаний...
* * *
Императив моральный фиолетов,
Темна причина, он которой для,
И сень его манила туалета:
Привык он это дедать опосля…
А тело всё горело и хотело,
И опасалося, что залетело,
Но то его проблемы – в том и дело,
Фотограф не любил ни бед ни бедствий
И не вникал в наличие последствий!
ПРО ЭТО
Думала что люблю - а потом разбила
Вазу своей любви со всей дури о пол...
Думала, стайка трагедий на юг летела,
А кто-то прожорливый на пути ее слопал.
Но оказалось, трагедий стая брала на север,
Там замерзала в тундре и не трындела.
Думала, что люблю - оказалось, брежу,
И, пистолет купив, я стреляла в тело,
Прямо в твой тыл, что всегда берег ты...
Думала, что люблю, и сказала сразу:
«Не возвращайся, просто беги быстрее!
Не вспоминай никогда... ни меня, ни вазу».
ПРО ТО
Пристрелю я тебя заразу,
Прямо в тыл, что берёг ты нежно,
А меня не любил ты, сирую,
Я и тыл и фасад твой кремирую,
Ссыплю пепел в старинную вазу
И заброшу её небрежно
В океан тоски и забвения,
Вот такая я странная леди –
Над волнами мои трындения,
Пролетают стайкой комедий!
Е-МОЕ (Полковнику)
Какие люди, е-мое! Все люди – братья. Как поживаешь? Как дела? И где обьятья?
Какая тачка, е-мое! Какие крылья! Медовый месяц? Е-мое! Пора в Севилью!
А у меня сбежал бой-френд – к Едрене Фене. Но, е-мое, ведь не собака я на сене!
Снимаю клип, пишу портрет, в ЮАР билеты... Там чунги-чанги, е-мое, в ушах браслеты!
Да и тебе всего того ж! Все люди – братья. До скорого! И, е-мое, а где ж обьятья?..
БОЦМАН
Теперь кругом капитализм – дела серьезные,
И даже Ё – теперь своё, а не колхозное.
И все в Севилью – готовЫ – медовить с негою,
А вот бой-френды – то, увы, как прежде бегают!
А может Феня эта тож желает счастия,
В ушах – бананы, в зубьях – нож, пляшу со страстию,
Сижу, пишу всё чем дышу и чищу пёрышки,
А тачка класс у полкана – аж спёрло в горлышке…
Такие летом у меня мероприятия,
И целый день – одна фигня, а где объятия?
ШАМАНСТВО
Ты меня увези в круговерть кегельбанов,
Прокати, окати и «забань» в Тульских банях!
Ты меня не губи - пригуби еле-еле,
Добела убели, донеси до постели...
Ты меня не целуй, а цели целый вечер.
Не кричи! Кирпичи лучше выложи в печи,
Изразцы-образцы будут неотразимы...
Ты меня зарази этим вирусом зимним!
Залатай, заплати, расплатися распятьем!
Ты меня оберни берестовым объятьем,
Очерти мне черты ты черничным овалом,
Осени все мосты в сентябре опахалом!
Ты меня увези, зарази, окаянный!
Напои допьяна форте или пиано!
Ты меня не губи - пригуби еле-еле,
Добела убели, донеси до постели.
Ша, Маринство
До беды убеди, до постели сведи
Опосля воспарения в бане!
И не вздумай ты мной кегельбанить,
Околесицы не городи!
Не бурчи, не ворчи, а склади кирпичи
В изразцовое складное ложе.
И не сразу ложи, мне не надобно лжи,
Ну, не сразу, а чуточку позже!
И о том, и о сём ты милок сообрази,
Заклубивши клубничным овалом,
И своим вирусОм меня не зарази -
Ну, пойми же своим понималом!
Меня не опусти, а возьми! Отпусти
С опостылого этого плена,
Душу не теребя, а не то я тебя
Берестовым поглажу поленом!
Не гляди, что я Же, я готова уже:
Всё до форте давно уже пьяно!
До синя осеню за такую фигню,
И раскаешься ты, окаянный!..
* * *
Сложу самолетик и в небо заброшу.
И мысли несвежие станут хорошими.
И руки мои тосковать перестанут
По чуду, по муке, по нотному стану.
Сложу пароходик и выпущу в речку.
В ломбарде оставлю с печатью сердечко.
И плечи твои я кусать буду снова,
На твой антивирус – моя Казанова.
Сложу я из кубиков «счастье» в придачу.
Наверно, заплачу, потребую сдачи,
И за неустойку проценты накину:
Три года шло следствие – вышла причина.
Сложу самолетик – и в небо заброшу...
* * *
Я стих написала на старой бумажке.
Потом прочитала, и охнула тяжко,
И нюхала долго, протяжно вздыхая,
И всё получалася свежесть вторая…
А мне то хотелось, чтоб свеже и броско.
Чтоб дыбом вставала от мыслей причёска,
Чтоб зубы сводило от страсти животной,
Чтоб трепетом полон был стан мой не нотный,
Чтоб я укусила тебя за животик...
А как со стихами? Сложу самолётик!
И, что ж ты со мною творишь Калиоппа,
Из кубиков всё получается …. Счастье!
А я это счастье подальше заброшу…
АМСТЕРДАМ
Ты на севере города, как на другом полушарии.
И плюешь ты на звезды, закуривая марихуану.
И в далеком порту, ты на той части глобуса,
Откуда не вычислить ни одно расстояние.
Твои волосы спутаны, да? А мысли – распутны.
Ты развратен, как черт, и недоступен, как ангел.
И плюешь ты на время, закуривая расставание,
Потонув в гравитации самого тайного братства.
Ты на западе Солнца и на востоке Венеры,
Не идешь ни к чему и блуждаешь бесцельно.
И плюешь ты на небо, закусывая kaas blokjes*,
И глотая... всю жажду свою беспредельную.
АМСТЕР-ДАМСКОЕ - плевательное
Намарихуанившись в кабаке портовом,
Не чувствуя расстояний, ты сидишь неопрятен
Твои мысли бордельны, а лицо бордово,
Ты сплёвываешь минуты, закуривая рarting*
Как Распутин распутен, как херувим хероват,
Гравитируешь под столом, как на части глобуса,
Наплевать тебе обкуренному стократ,
Что я думаю о тебе во чреве автобуса,
Я на юге Москвы, ты на западе венерическом,
Сплёвываешь корочки от мааздама,
И тебе улыбается так эротически,
Кокотка панельная из Амстердама!
рarting* - расставание (англ)
НЕ БУДУ
Я влюблена в твою неверность, в укус пчелы и слиток меда.
А на «Westerkerk»* девятнадцать уже пробила непогода...
Из рук моих – ты самый первый, из третьих уст – вторые руки.
Я влюблена в твою способность – творить со мной дела разлуки.
Я влюблена в твою бездомность и крошки хлеба на манжетах.
Нажми на газ и выдай скорость, эквивалентную комете:
Беги, лети, не будь со мною – не будь нигде и ниоткуда.
Не смейся, знаешь, я к тому же... так влюблена в твое: "Не буду!"
БУДУ
Я неверна своей влюблённости, что как укус пчелы туда…
А с башни крыша съехала, куранты били тридцать,
Сбежала я от неопределённости, в то самое, прости уж, НИКУДА,
Ты самым первым был в моих руках – по жизни ж секондхэнд, как говориться!
А ты ещё творишь дела разлуки, хлеб отряхнув с крахмаленных манжет,
Но я люблю крутую бомжеватость и смятость непроглаженных надежд,
И сброшенных в ночи кометою одежд сверкающее чудо,
Не будешь ты? А я вот буду, буду, буду, будуууу!
Суета
Суета сует. Конфетти на полу. И прилипла икра к щеке.
Оливье, канапе, да еще барбекю. Жизни две? – одна, а не две.
Суета сует. Болтовня ни о чем. И засос на левом плече.
Почему я не пью? Почему не курю? Жизни две? – одна, а не две.
Суета ни о чем. Оливье под столом. Барбекю – в Санта-Фе. А я?
Я кручу киноленту. Лежу на полу. Жизни две: твоя и моя.
Каму сутра грядеши?
Суета, кругом суета. Жизнь не та и икра не та!
А у ж чья – твоя иль моя, я не ведаю ни … фига!
В Санта-Фе скажу тебе «фе!»
Возлежа на полу в кафе,
Упекю тебя в барбекю –
Слишком мал у тебя IQ,
На полу улеглась в углу
И икру мечу поутру,
И лежу, как луна бледна,
Жизнь – не мёд, но всего одна…
РОДИНА
Здесь небо цвета спелой мухи…
И водку пьют на завтрак бодро.
А рубят лес, конечно, зэки.
Летят не щепки – руки, ноги!
Здесь небо цвета сочной грязи...
Я ухожу: откройте хляби.
И если от сумы ты скрылся,
То из тюрьмы не можешь в князи!
Здесь небо до того стервозно,
Что, содрогаясь поминутно,
Мы пьем в мороз такие муки,
Что без похмелья – не серьезно!
ПОД МАРИНАДОМ
Мы пьём в мороз и спирт и муки
Под небом с запахом сивухи,
Под Ржевом, городом старинным,
Под пиво, пахшем мочевиной,
Под звон цепей весьма кандальных,
Под крик статей всегда скандальных,
Под аккомпанемент гитары,
Под тополем дворовым старым,
Под градусом и под дождём,
Под всем, под всё, повсюду пьём!
МАРТОВСКИЕ ИДЫ
Ты что-то говорил мне... Что?
Открылась дверь. Настали иды.
Ты вел куда-то, пел о том,
Что будем мы с тобою живы.
Что будем живы, не помрем –
Стонал орган в холодном храме.
Сложились крылья в пару фраз,
Лишь в пару фраз об океане.
Когда весь мир кричал «иди» –
Меня просил ты «оставайся»,
Луна приблизилась к Земле.
Скажи, а как дела на Марсе?..
МАРСОВСКИЕ ВИДЫ (Боцман)
На Марсе, кстати, как ни странно,
Как и на стеньгах и на реях,
Как парафразы океана,
Куски Зефиров и Бореев!
Тут кто-то говорил мне… Кто?
Открылась дверь, одев пальто,
Но о?рган мёрз в холодном храме
Всю ночь, как в лондонском Бедламе,
Вопили мартовски коты,
Поскольку Мартовские Иды,
Настали, и, забыв обиды
С тобой мы перешли на Ты!
А мир кричал: а, ну, пошла!
А ты вот мямлил: всё прекрасно…
Луна, задаста и пошла
К Земле приблизилась опасно…
Всё просто, коротко и ясно!
МОЯ ТВОЯ
Моя патрульная машина, прожектор мой (не Перис Хилтон),
Моя чудесная награда, небесной манны боди-билдер.
Ты – мои Канны, ветви пальмы, мой Буккер, даже Кюхельбекер,
Моя свобода статуй, Дао, «Евросоюз» и Рим мой третий.
Ты – нейролептик за щекою, психоанал, о, нет – Психея!
Ты – мой дуальный небожитель, Тобосс, в котором Дульсинея.
Ты – все великие открытья, и все прибежища и кармы,
Мой ласковый Джек-потрошитель, когда в Нирване донна-Анна.
Мой голос, слух, биенье сердца, аппендикс мой и позвоночник,
И Библия, и «Глобус-сити», ты – Каббала моя, короче...
ТВОЯ МОЯ
Моя стиральная машина, эректор мой (не ректор ВУЗа)
Моё подобье манной каши, и боди моего обуза,
Ты мои Ливны, веник в бане, мой Нобель, даже гонобобель,
Статуй Свободы, БАО*, евроремонт в четвёртой Ницце,**
Ты нейрочипчик в микросхеме, водоканал, о, нет – водянка.
Ты мануальный возбудитель, село, где Барышня-крестьянка,
Ты весь открытое величье, и весь убежище для шарма,
Джек-пот мой крупный. Постник мой и Барма,
Мой нюх мой кайф, гипофиз, либидо, о прочем умолчу.
Ты Камасутра от и до, ты кабала моя. Иду к врачу!
*БАО батальон аэродромной охраны , уместен как и Кюхельбекер
** Поехать в четвёртую Ниццу – шуточка столетней давности, первая Ницца- Ницца, вторая - Винница, третья - Дарница, четвёртая - задница
* * *
И снова ты даришь мне ракушку, дуешь мне в ушко.
Бросаешь «орла» или «решку» в начало прибоя.
Безудержно держишь, вот-вот потеряешь бедняжку.
И твой самолет уже в небе, а тучи - у моря.
И снова мне чайные розы подаришь манерно.
Наверно, мозоль на коленях, а локти кусаешь.
Твой Ницше кричит, а у Юнга – сплошные пробелы,
Тире, запятые и точки. Ни ада, ни рая.
Я снова губу прокусила, и кровь на рубашке.
И как я тебя поцелую, когда метастазы.
Сонеты забыты, так песенки спойте бедняжке.
К чему менопаузы, если есть метаморфозы.
И снова ты даришь мне ракушку, дуешь мне в ушко.
Бросаешь «орла» или «решку» к началу прибоя.
Безудержно держишь, вот-вот потеряешь бедняжку.
И твой самолет уже в небе, а тучи - у моря.
* * *
Ты развёл меня как лохушку,
Насвистав сквозь ракушку в ушко,
Я гляжу в мозолях колени –
Знать связался с какой-то хренью!
И твоя бузина - в огороде,
А твой дядька в Киеве служит
Не орёл и не решка вроде
На ребро – это много хуже.
Близок локоть а не укусишь,
Вместе с Ницше кажу тебе кукиш…
Я тебя покусаю зараза,
И кусальные метастазы
Расползутся тогда по телу,
Ядовито сверкая как стразы,
Как же этого я хотела!
Менопауза с метаморфозой,
Это вам не чайные розы,
Я стихами пишу угрозы,
А другие презренной прозой!
* * *
В гуттаперчевых снах затеряться,
Где летаешь так часто взаправду,
У кристальных озер,
В самых дальних трущобах Тибета
Или где-то еще…
В гуттаперчевых снах затерявшись,
Проливать молоко над постелью твоей
И бежать, взявшись за руки,
К la tour Eiffel
Иль куда-то еще…
В гуттаперчевых снах заблудиться,
Где осколки не режут ни рук, ни лица,
Где не больно.
Хотя бы проснуться не больно.
Или что-то еще…
* * *
Вспоминаю я сон вчерашний,
Тот волшебный резиновый сон
И под Эйфелевой той башней
То ли он то ли розовый слон
Или кто-то ещё…
Дальше были Тибет и Памир,
Вот куда заносило
И тогда я молочный клистир
Для тебя сообразила,
Иль кому-то ещё…
Это было не больно,
Все остались довольны…
Или как-то ещё…
ОТКРОЙ ОКНО
Когда тебе кажется, сказать не можешь уже ничего,
Достань тихо краски, палитру. Молча, открой окно.
Вот они, горы с оврагами, море, полоска песка,
Ноги босые, рыжее солнце, и облака, облака...
Легким этюдом – улыбка беглая в толпе метро.
Забыт телефон и ключи от дома; в метро тепло.
Пьешь медный чай: секреция меда с горчинкой губ.
Смотришь кино, оно кончается: счастья ни там, ни тут.
Острые звезды, туман над полем, тихо журчит река;
Сполохи осени, мурашки, изморозь и облака, облака...
Как же рука устала - писать не можешь уже ничего.
Достань, молча, сердце. Распутай мысли. Открой окно.
СКВОЗНЯКИ
Когда судьба твоя горька,
Не хнычь и не скучай,
Ты ложку полную медка
Добавь-ка в медный чай!
Окна не раскрывай никак,
Умерь свой жар в крови,
Прохватит бедную сквозняк –
Схлопочешь ОРВИ!
А после выйди их ворот,
Этюды порисуй,
Судьба свершит переворот
И влепит поцелуй…
На место сердце положи,
Запутай мысли вновь,
Всё будет, только подожди,
Кино, вино, любовь!
МОЛ, № 1 , 2012
Используются технологии uCoz