|
Леониду Губанову
Зимы кипящий чайник,
распаривший уезд.
В снегу,вороньих чарах,
как в рыбьей чешуе,
колени,плечи,локти
холмов и гор крутых
пронизывает окрик
угрюмых часовых.
И твердо знают звери
про ужин и обед,
и путники не верят
ни в ночь,ни в белый свет.
Возвращение Пугачева в стан и встреча его с Хлопушей
В начальных числах чайника
на чешуе плеча
беспечно и отчаянно
качалась каланча.
Хлопуша,хмуро,хлопотно
расхомутав коня,
похмыкивал с холопами
хорунжева ремня.
Когда,дорогу вывернув
изнанкою пурги,
заснеженными ивами
подернулись шаги,
кибитка ночью черною,
вся черная,как жизнь,
лесистую,озерную
проламывала высь.
Нерасторопных косит
оглобля лучше пик.
Въезжал он в стан раскосый
и пьяный как калмык.
Хлопуша уже спешившись,
шугнувши кобелей,
послал к таким то лешим
всех местных козырей
и,с плеч спугнув тулупище,
с вязанкою вожжей
склонил главу,насупившись,
с учтивостью вождей.
А сам,пригладив бороду,
веселый не к добру,
вступил степному городу
на вздыбленную грудь.
И,поцелуй изведав,
разбросив кулаки,
как два больших медведя,
обнялись мужики.
И,надвое поломанный
и сваленный вповал,
с Урала и с Коломны
мужик молчал и ждал.
Но уж рождалось эхо
сквозь шапки тут и там:
Пугач,Пугач приехал,
Пугач приехал к нам!
Он,крякнувши сурово,
сказал в тулупный пруд:
– Ну,,стало быть,здорово,
вставайте,что уж тут.
И,прихватив Хлопушу
за кремовый камзол,
пошел,чтобы откушать
вино,и хлеб,и соль.
Всю ночь горели свечи
и плавилось вино,
и вырывались речи
в разбитое окно.
И тени,как туманы,
качали хату,снедь,
и пели атаманы
про волю и про смерть.
И старший,пальцем тыкая
в стакан,орал как встарь:
– Ну,,чем же не владыка я,
ну чем я вам не царь?!
А голытьба на страже
орет,дурея в дым:
– Теперь мы им покажем,,
ужо покажем им!
А где то в дикой буре,
воткнув в пургу штыки,
толкались в Оренбурге
промерзшие полки.
И офицер кудрявый
в лощеных сапогах
скакал за новой славой
на сытых лошадях.
И властно и сурово,
с усмешкой на лице,
представился:«Суворов » –
конвойный офицер.
Он пожалеет после
и в Альпах,и в Крыму,
а ныче в мире сосен
все это ни к чему,
а нынче в жидком тесте
метели,пузырясь,
вставала лобным местом
красная заря.
И Русь в дурном веселье
не знала,что ей петь,
но Атаманы пели
про волю и про смерть.
|